река, крутой склон с лесом и ты, спускающийся вниз. Вот что такое родина! — профессор продолжил. — Наливаю по третьей, по последней — завтра возвращаться с одной родины на другую!

О рампе

— Что-то мы с тобой прособирались! Уже вторая половина дня! А в воскресенье безумные «пробки» — народ возвращается в Москву. Ну, кажется, ничего не забыли — все в машине, — направился я открывать ворота.

— Все замки проверил? Все закрыто? Дом? Баня? Хозблок? — мой друг проявил бдительность.

— Все закрыто! Не беспокойся! А быстро пролетели выходные! — я сел за руль, и машина тронулась.

— Все было великолепно: и погода, и прогулка в лесу, и сбор грибов. Я уж не говорю о нашем застолье с сюрпризами, — профессор на переднем пассажирском месте подвел итоги.

— Набирайся терпения. С начала «попрыгаем» на бетонных плитах, затем со смерчем пыли сзади домчимся до Тарусы, потом до Серпухова будет хорошая дорога, — настраивал я своего спутника. — Таруса с каждым годом становится все более симпатичным городком. Открылось много магазинов, тротуары одели в плитку, набережную Оки украшают памятники Марине Цветаевой, Бэлле Ахмадулиной, Константину Паустовскому. А на центральной площади привлекает Собор Петра и Павла с каменным резным иконостасом.

— С каменным? Каменный иконостас — это греческая традиция. Такой храм у нас я не встречал! — мой друг искренне удивился.

— Да, жаль, что ты не увидишь! Очень интересны мозаичные изображения Петра и Павла, выполненные в спокойных красках. Ладно! В следующий твой приезд! А музей Цветаевой — бедненький. Маленький домик, четыре комнаты, немного мебели и личных вещей, — вот мы и миновали город Тарусу.

На выезде из города заправились — в Калужской области бензин всегда дешевле. Дорога вела в горку, пошли красивые овраги. Выскочили на простор, и в дали на другой стороне Оки показалась церковь усадьбы Поленово. Быстро начинались и заканчивались деревни. У памятника с танком Т-34 вывернули на Серпуховское шоссе и, не доезжая областного центра, встали в «пробке». Через какое-то время сосед по машине предложил:

— Ну, экскурсовод, давай теперь о Серпухове!

— Хорошо! Начнем! Вот мы проезжаем, хотя нет громко сказано, проползаем мимо Красной горы. Раньше на этом месте был белокаменный Кремль. Представляешь, разрушен он был, точнее разобран на стройматериалы для московского метро, по приказу Лазаря Кагановича. Серпухов — это, конечно, многочисленные церкви и монастыри. Вот — собор Николы Белого. Согласись — колоссальный храм, московский ампир, а на против — старый невысокий дом с рекламой, предлагающий круглосуточные похороны в рассрочку. Вот — исторический центр города — Гостиный двор. Заворачиваем на улицу Чехова, где находится Серпуховская картинная галерея. Кстати, прошлым летом мы посетили ее. Неожиданно богатая коллекция русских художников: работы Шишкина, Саврасова, Левицкого, Гончаровой. Жаль, проехали рядом, но не заглянули в Высоцкий мужской монастырь. И сам монастырь очень величественен, и расположен на высоком берегу реки Нары, но самое главное — там есть чудотворная икона Божией Матери «Неупиваемая Чаша», которая помогает справиться с недугом пьянства.

— Это ты к вопросу о нашем времяпрепровождении? — иронично спросил мой друг.

— А вот справа — проезжаем Серпуховской музыкально драматический театр. Помнишь — конец 70-х командировка в Ленинград, и мы рванули в Мариинку на «лишний билетик»? — перевел я разговор в театральную плоскость.

— Конечно, помню! Попасть на «Фауста» дорогого стоит! Опера и балет в одном флаконе! Но особенно впечатлило действие — балет «Вальпургиева ночь», — профессор откликнулся на мои воспоминания. — Да, раньше опера Гуно ассоциировалась только с арией Мефистофеля «Сатана там правит бал…», но шабаш ведьм был открытием. А места какие были! У меня так в партере, кажется, ряд десятый, а ты где-то на верхотуре. После промозглого раннего апрельского Ленинграда попасть в блеск света, золота, зеркал, слушать живую музыку, следить за действием на сцене — это просто наслаждение!

— В тот же год только осенью, я второй раз был в командировке в Ленинграде и каким-то чудом попал в театр Ленсовета на спектакль «Укрощение строптивой». Чудом, потому что, естественно, все билеты были проданы. Прошло столько лет, а он и сейчас перед глазами. Это, наверное, один из немногих спектаклей, где я смеялся до неприличия громко. А какие актеры! Слуг Петруччио играли Анатолий Равикович и Алексей Петренко. Тонкий юмор был даже в стилизованных под средневековые костюмах, в аксессуарах. Например, у одного из престарелых женихов Гремио деталь одежды — завязанный большим узлом бант над главным мужским местом, а сам жених в доказательство своей скорой смерти предъявляет рентгеновский снимок. Слуга (молодой Алексей Петренко) в одной из сцен появляется с авоськой пустых бутылок из-под кефира. Великолепен Дмитрий Барков в роли Петруччио, особенно, в сцене где он готовится — как штангист перед взятием снаряда — к первой встрече с Катариной. Игорь Владимиров создал фееричный, музыкальный шедевр! Ну и, конечно, в главной роли — Алиса Фрейндлих! Строптивая Катарина азартно и поет, и фехтует, и стреляет из рогатки! Не знаю, удалось ли передать свое восхищение?! — я заметил, что меня слушают как-то отстраненно.

Но мой друг живо откликнулся:

— В театральной жизни 70-х годов Алиса Бруновна сверкала не только в Ленинграде, но и в Москве. В те годы я просмотрел практически весь репертуар театра «Современник». Билеты покупались по записи в самодельной очереди. Лучше было записаться вечером накануне предварительной продажи в кассах театра, чтобы была большая вероятность попасть на желаемый спектакль. Так вот, на спектакль Чехова «Вишневый сад», который шел один раз в месяц, я купил билеты с третьей попытки, да и то на какой-то далеко не первый ряд бельэтажа. Ажиотаж объяснялся просто — Раневскую играла Алиса Фрейндлих. Сам спектакль помню смутно. Помню только, когда первый раз Раневская появлялась, проходила без текста с одной стороны сцены на другую, зал взрывался невероятными аплодисментами. Я потом где-то читал, что спектакль играли в течение трех лет…

Солнце садилось. Выехали на скоростное Симферопольское шоссе. Первое время держали скорость до ста двадцати, а потом она упала до семидесяти. Водители включили габаритные огни, и поток машин превратился в длинную красную вздрагивающую ленту. Приходилось быть особенно внимательным — следить за расстоянием до ближайшей машины! Началось «дерганье»: кто-то впереди резко тормозил, и этот маневр передавался по цепочке, потом так же трогались. Изматывающая езда! Профессор дремал, потом открывал глаза и начинал рассуждать:

— Я смотрю, что наш родной автопром почти исчез — за все время насчитал три машины ВАЗ. Мне, к сожалению, не дано водить машину. Видно наверху так распорядились! Хотя краткое время у меня были Жигули, но