Тут тот же монастырь, те же подвиги схимничества. Тутчувство, а не идея. Для чего? Зачем? Нравственно ли это и не уродливо ли ходитьв дерюге и есть черный хлеб всю жизнь, таская на себе такие деньжища? Этивопросы потом, а теперь только о возможности достижения цели.

Когда я выдумал «мою идею» (а в красном-то каленье она исостоит), я стал себя пробовать: способен ли я на монастырь и на схимничество?С этою целью я целый первый месяц ел только один хлеб с водой. Черного хлебавыходило не более двух с половиною фунтов ежедневно. Чтобы исполнить это, ядолжен был обманывать умного Николая Семеновича и желавшую мне добра МарьюИвановну. Я настоял на том, к ее огорчению и к некоторому недоумениюделикатнейшего Николая Семеновича, чтобы обед приносили в мою комнату. Там я простоистреблял его: суп выливал в окно в крапиву или в одно другое место, говядину —или кидал в окно собаке, или, завернув в бумагу, клал в карман и выносил потомвон, ну и все прочее. Так как хлеба к обеду подавали гораздо менее двух споловиной фунтов, то потихоньку хлеб прикупал от себя. Я этот месяц выдержал,может быть только несколько расстроил желудок; но с следующего месяца яприбавил к хлебу суп, а утром и вечером по стакану чаю — и, уверяю вас, такпровел год в совершенном здоровье и довольстве, а нравственно — в упоении и внепрерывном тайном восхищении. Я не только не жалел о кушаньях, но был ввосторге. По окончании года, убедившись, что я в состоянии выдержать какойугодно пост, я стал есть, как и они, и перешел обедать с ними вместе. Не удовлетворившисьэтой пробой, я сделал и вторую: на карманные расходы мои, кроме содержания,уплачиваемого Николаю Семеновичу, мне полагалось ежемесячно по пяти рублей. Яположил из них тратить лишь половину. Это было очень трудное испытание, ночерез два с лишком года, при приезде в Петербург, у меня в кармане, кромедругих денег, было семьдесят рублей, накопленных единственно из этогосбережения. Результат двух этих опытов был для меня громадный: я узналположительно, что могу настолько хотеть, что достигну моей цели, а в этом,повторяю, вся «моя идея»; дальнейшее — все пустяки.

Однако рассмотрим и пустяки.

Я описал мои два опыта; в Петербурге, как известно уже, ясделал третий — сходил на аукцион и, за один удар, взял семь рублей девяностопять копеек барыша. Конечно, это был не настоящий опыт, а так лишь — игра,утеха: захотелось выкрасть минутку из будущего и попытать, как это я будуходить и действовать. Вообще же настоящий приступ к делу у меня был отложен,еще с самого начала, в Москве, до тех пор пока я буду совершенно свободен; яслишком понимал, что мне надо было хотя бы, например, сперва кончить сгимназией. (Университетом, как уже известно, я пожертвовал.) Бесспорно, я ехалв Петербург с затаенным гневом: только что я сдал гимназию и стал в первый разсвободным, я вдруг увидел, что дела Версилова вновь отвлекут меня от началадела на неизвестный срок! Но хоть и с гневом, а я все-таки ехал совершенноспокойный за цель мою.

Правда, я не знал практики; но я три года сряду обдумывал исомнений иметь не мог. Я воображал тысячу раз, как я приступлю: я вдругочутываюсь, как с неба спущенный, в одной из двух столиц наших (я выбрал дляначала наши столицы, и именно Петербург, которому, по некоторому расчету, отдалпреимущество); итак, я спущен с неба, но совершенно свободный, ни от кого незавишу, здоров и имею затаенных в кармане сто рублей для первоначальногооборотного капитала. Без ста рублей начинать невозможно, так как на слишком ужедолгий срок отдалился бы даже самый первый период успеха. Кроме ста рублей уменя, как уже известно, мужество, упорство, непрерывность, полнейшее уединениеи тайна. Уединение — главное: я ужасно не любил до самой последней минутыникаких сношений и ассоциаций с людьми; говоря вообще, начать «идею» янепременно положил один, это sine qua.[24] Люди мне тяжелы, и я был бы неспокоендухом, а беспокойство вредило бы цели. Да и вообще до сих пор, во всю жизнь, вовсех мечтах моих о том, как я буду обращаться с людьми, — у меня всегдавыходило очень умно; чуть же на деле — всегда очень глупо. И признаюсь в этом снегодованием и искренно, я всегда выдавал себя сам словами и торопился, апотому и решился сократить людей. В выигрыше — независимость, спокойствие духа,ясность цели.

Несмотря на ужасные петербургские цены, я определил раз навсегда,что более пятнадцати копеек на еду не истрачу, и знал, что слово сдержу. Этотвопрос об еде я обдумывал долго и обстоятельно; я положил, например, иногда подва дня сряду есть один хлеб с солью, но с тем чтобы на третий день истратитьсбережения, сделанные в два дня; мне казалось, что это будет выгоднее дляздоровья, чем вечный ровный пост на минимуме в пятнадцать копеек. Затем, дляжитья моего мне нужен был угол, угол буквально, единственно чтобы выспатьсяночью или укрыться уже в слишком ненастный день. Жить я положил на улице, и занужду я готов был ночевать в ночлежных приютах, где, сверх ночлега, дают кусокхлеба и стакан чаю. О, я слишком сумел бы спрятать мои деньги, чтобы их у меняв угле или в приюте не украли; и не подглядели бы даже, ручаюсь! «У меня-тоукрадут? Да я сам боюсь, у кого б не украсть», — слышал я раз это веселое словона улице от одного проходимца. Конечно, я к себе из него применяю лишь однуосторожность и хитрость, а воровать не намерен. Мало того, еще в Москве, можетбыть с самого первого дня «идеи», порешил, что ни закладчиком, ни процентщикомтоже не буду: на это есть жиды да те из русских, у кого ни ума, ни характера.Заклад и процент — дело ординарности.

Что касается до одежи, то я положил иметь два костюма:расхожий и порядочный. Раз заведя, я был уверен, что проношу долго; я два споловиной года нарочно учился носить платье и открыл даже секрет: чтобы платьебыло всегда ново и не изнашивалось, надо чистить его щеткой сколь возможночаще, раз по пяти и шести в день. Щетки сукно не боится, говорю достоверно, абоится пыли и сору. Пыль — это те же камни, если смотреть в микроскоп, а щетка,как ни тверда, все та же почти шерсть. Равномерно выучился я и сапоги носить:тайна в том, что надо с оглядкой ставить ногу всей подошвой разом, как можнореже сбиваясь набок. Выучиться этому можно в две недели, далее уже пойдетбессознательно. Этим способом сапоги носятся, в среднем выводе, на третьвремени дольше. Опыт двух лет.

Затем начиналась уже самая деятельность.

Я шел из такого соображения: у меня сто рублей. В Петербургеже столько аукционов, распродаж, мелких лавочек на Толкучем и нуждающихсялюдей, что невозможно, купив вещь за столько-то, не продать ее несколькодороже. За альбом я взял семь рублей девяносто пять копеек барыша на два рубляпять копеек затраченного капитала. Этот огромный барыш взят был без риску: я поглазам видел, что покупщик не отступится. Разумеется, я слишком понимаю, чтоэто только случай; но ведь таких-то случаев я и ищу, для того-то и порешил житьна улице. Ну пусть эти случаи даже слишком редки; все равно, главным правиломбудет у меня — не рисковать ничем, и второе — непременно в день хотьсколько-нибудь нажить сверх минимума, истраченного на мое содержание, для тогочтобы ни единого дня не прерывалось накопление.