Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже не верится, что совсем недавно на кухнях страны царила радиоточка. Ты мог шинковать капусту и слушать неторопливый рассказ корреспондента о судьбе человека, реальную историю, которая вырастает до художественного обобщения, оставаясь рассказом о виденном и пережитом.
Это обладало особым строем и ритмом речи, образным языком, полифонией голосов, шумом ручья или вьюги, пением птиц, тонко подобранной музыкой, и бог весть сколько неуловимых нюансов таил в себе многодельный и благородный жанр, который сотворил в эфире журналист Аркадий Ревенко.
Капитан рыболовного судна, учитель, пасечник, плотник, восстанавливающий старинный деревянный храм, лесничий, дальнобойщики в «алмазном» городе Мирном, забайкальские охотники, обнинские атомщики – с любым человеком умел он найти общий язык, вкладывая в свою запись такую заинтересованность и любовь, что портативный магнитофон Аркадия Ревенко запечатлевал даже воздух, которым они дышали.
Сняться с места, ехать по бездорожью – на «газиках», на лошадях и мотоциклах, лететь на чем придется (с нежностью вспоминаю старые добрые четырехкрылые «кукурузники», дальневосточные вертолеты), на катерах, на моторках – по Оби, Ангаре, Енисею, Западной Двине, по Вишере, Мезени, по Амуру, Амударье…
Вечный поиск временного пристанища, голый номер гостиницы, дома крестьянина, общежития, ночлеги в избах и сельсоветах, а то и в машинах, а то и у костра, а то и в креслах вокзальных залов ожиданий или на затертых дерматиновых диванах местных радиокомитетов. Страх, который тебя охватывает в ночь перед записью в незнакомом городе. Первые коробки с магнитной лентой – кровная добыча!
Изменились технологии, но суть та же: вояжеры во Вселенной – вот кто мы такие, корреспонденты радио.
А дальше приходит пора сочинять авторский текст. И прежде всего – начало. В книге «Заповедное слово» Аркадий Ревенко пишет о начале: «Ты вдруг остаешься один-одинешенек перед листами чистой бумаги. И будто бесчисленное множество людей, тысячи, миллионы, приготовились слушать тебя, и ты уже на трибуне… и надо говорить».
С чего же начать передачу? Писатель Юрий Коваль мгновенно мог воспроизвести первую фразу любого своего рассказа или повести. Первая фраза – это как первый вдох ребенка, говорил он. Объем прозы зависит от глубины первого вздоха. Будучи истинной личностью Возрождения, Коваль внес ценный вклад в сокровищницу радио, прочитав свою повесть «Чистый Дор» дуэтом с непревзойденным радийным актером Владимиром Литвиновым (помните легендарный литвиновский зачин: «Здравствуй, дружок! Сегодня я расскажу тебе сказку…»).
Первые слова задают характер, тональность и колорит. И я не открою Америку, если скажу: каков человек, таково и начало его повествования.
«Не следует прибегать к эффектности, вычурности, острым неожиданностям. Начало передачи, – пишет Аркадий Ревенко, – должно быть самое простое, спокойное. Как мы начинаем рассказы в семейном или дружеском кругу? “Один раз был я в командировке в городе…”, “Сегодня прихожу на работу и…”»
При всем уважении к почитаемому с детства дяде Аркаше я бы так не начала ни за какие коврижки. Я люблю начинать азартно, темпераментно:
«Друзья! Пришла пора нам поговорить с вами о бессмертии. Сразу скажу: точно мне ничего не известно по этому вопросу, но он интересует меня не меньше, чем героя индийского сказания, юношу по имени Начикетас, который бесстрашно отыскал самого бога смерти Яму и спросил:
– Когда человек умирает, одни говорят, что он существует, другие – что его больше нет. Хотелось бы получить от тебя ответ.
И – о чудо! Сам Яма пришел в замешательство.
– Проси сыновей и внуков, которые жили бы по сто лет, – сказал он. – Проси скота, слонов, лошадей и золота! Проси земного царствования и какой хочешь долгой жизни. Но не спрашивай меня о тайне смерти.
– Все это придет и уйдет, – сказал Начикетас. – Разве мы сохраним богатства, взглянув тебе в лицо?
– Что ж, – сказал Яма. – Глупый выбирает наслаждения, а мудрец – совершенство.
И Смерть начала учить его тайнам жизни.
Разговор в моей передаче пойдет о реаниматологии, как вы, наверное, догадались».
А вот короткая увертюра, предваряющая программу о поездке моего героя в Америку:
«Есть такой анекдот: русская мышь получила визу в Америку. Ее друг Слон захотел составить ей компанию. Тогда мышь купила батон, разрезала его пополам и на каждом боку слона укрепила половинку. В Шереметьеве проверили бумаги мыши, багаж и ее пропустили. Слона остановили.
– Ваши документы? – спросили у него.
– Минуточку! – страшно возмутилась мышь. – Я что, не могу взять с собой бутерброд?»
Такие соприкосновения, а иногда столкновения разных почерков, разных подходов, приемов, стилей могут уживаться у полнейших единомышленников, даже если они приходятся друг другу мастером и последователем.
Фото Юрия Черных. Геодезисты. Дальний Восток
Меня учили музыке, фигурному катанию, английскому языку. Я была баловнем судьбы. А он – то где-то в Заполярье, то на Дальнем Востоке, то на Чукотке – шагал к неясно проступавшим в дали горным хребтам с теодолитом, мерил Землю, рисовал карты.
«Здравствуйте, родственники! – писал он нам с Севера. – Осень у нас кончилась – снег, холод. День сократился до просвета в заборе – сверкнет – и тьма-тьмущая. Восхищаться красотой тайги сейчас нет никакого желания. Закончили с грехом пополам один участок работ. На плотах по реке спустились в поселок. Бесплатно, удобно, не трясет. Ветер, правда, сильный был, все время сносило с русла. И холодно, правда, было, замерзли, как черти. Я пребываю в поселке, который расположен в живописной сердцевине тайги. Называется он – “5-й участок”. На “бродвее” вывешен лозунг: “Честным трудом оправдай оказанное тебе доверие”. Здесь живут расконвоированные заключенные. Пришли сюда за продуктами, а завтра снова в дорогу.
Мама, я все песни Визбора позабыл. Очень прошу тебя, напиши мне штуки четыре. Слова, например, вот таких песен: “Кончилось лето жаркое”, “Когда несчастье злое у парадного стоит”, “Разлука, разлука, дрожит в окне звезда”, “Замелькали между нами города”. А то я пою только “Вы слышите, грохочут сапоги”.
Моя работа в том, чтобы выйти и молча сказать: «Я люблю вас!»
Клоуны – наша с Люсей особая любовь. И Солнечные, как Олег Попов, и с Осенью в Сердце, как Леонид Енгибаров. Меня Люся не прочила в цирковые клоуны. А вот моего брата Юрика самым серьезным образом собиралась благословить на это дело.
Он мог бы стать настоящим клоуном. Ему была известна тайна смеха. Я помню, как в детстве ходила за ним по пятам, ждала, когда он пошутит. Он любил Марка Твена, Ильфа и Петрова, рассказы Михаила Зощенко, Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки» – все эти книжки Юрик зачитывал до дыр в прямом смысле слова. Самые смешные моменты оглашались для меня вслух, и мы дико хохотали, держась за животы, катаясь по полу и дрыгая ногами, правда, я не всегда улавливала, что там смешного. Но виду не подавала. Мне хотелось, чтобы он считал меня человеком с чувством юмора.
