всего два. Он тянется к ее руке, щупает ее, и она замечает, что на экране его браслета вспыхивает пятьдесят первый номер.

– А это ничего, красивое. Твое родное?

Калла улыбается, отдергивая руку, но ее улыбка – недвусмысленное предостережение.

– Да.

– Вселяешься только в женские? – в свою очередь спрашивает он.

– Для меня это неважно. – Калла снова делает знак официанту, привлекает его внимание и дает понять, что пора нести еду. – Впрочем, это тело я не покидаю.

Честно говоря, она никогда не считала, что для нее существуют какие-то ограничения, но ей по душе женственность и то, как эта женственность выглядит на ней. Калла – женщина, и это так же несомненно, как то, что небо голубое. Она понимает, что тем самым выдает себя и что такую особенность проще всего распознать, но она не против, и вообще, небо – непостижимая пустота, и Калла тоже ощущает себя скорее туманной, неопределенной сущностью. В первую очередь Калла – просто… Калла.

Эно моргает.

– Не покидаешь никогда? А ген перескока-то у тебя есть?

– Конечно.

– Но перескоки ты не делаешь? В играх это опасно.

Не просто опасно – неслыханно. Никто не записался бы на игры, находясь в таком невыгодном положении, – по-видимому, никто, кроме Каллы Толэйми.

– Да, но… – Калла отводит волосы с глаз. – Что есть, то есть.

Это ее тело. Оно принадлежит ей. Это и есть она – в большей мере, чем любая коллективная идентичность.

– Ты мне свое имя не назвала, – говорит Эно, когда официант ставит перед ними две миски. Эно заглядывает в свою, видит лапшу с вонтонами и жадно набрасывается на нее.

– Чами, – после секундного раздумья отвечает Калла. Она достает из диспенсера палочки и принимается за еду. – Итак. Откуда ты знаешь, кто забрал мой браслет?

У Эно загораются глаза. На кратчайшую долю секунды в его облике проскальзывает замешательство – в положении плеч, в захвате палочек. Калла делает вид, что не заметила этого, но мысленно откладывает наблюдения в сторону, к другим мелким деталям и подробностям.

– Я состою в Сообществах Полумесяца, – объясняет он. – Ну… в новопосвященных. Нам разрешают оставлять себе часть выручки, если нам удается…

– К делу, будь любезен, – прерывает Калла.

Эно прокашливается.

– Ладно, ладно. Храмам известно, какой номер кого убил, еще до того, как об этом сообщают в новостях. Из наших источников я узнал, что браслет Пятьдесят Седьмой забрал Восемьдесят Шестой. – Он смотрит на Каллу в упор, словно убеждая, что он не врет. – Я так понимаю, немного найдется игроков, потерявших браслеты.

Расправляясь с вонтонами, Калла невольно подается вперед. Восемьдесят Шестой удостоился упоминания в новостях сразу же после Дацюня, благодаря своим киллам войдя в группу сражающихся за второе место, которые дышат Калле в затылок. Не то чтобы кто-нибудь из них способен действительно обставить ее, тем более с ее жульничеством, но ведь игры только начались.

– И кто же этот Восемьдесят Шестой? – спрашивает она.

– О, я его знаю. Мы приятели. Его зовут Антон Макуса.

Рука Каллы с зажатыми в пальцах палочками замирает. С Антоном Макуса она никогда не встречалась, но его имя знает. Оно часто звучало во время ее официальных визитов в Сань. Он вырос во дворце и считался другом Августа до того, как Отта Авиа подхватила болезнь яису. Родителей Антона убили, когда он был еще ребенком, но не этим объяснялась его репутация в Сань-Эре. А его скандальными перескоками, глумлением над правилами и тем, что он стал олицетворением дворцового лицемерия, получая предельно мягкие наказания всякий раз, когда его ловили с поличным.

– Но чаще всего он пользуется поддельной личностью, так что я тебе ничего не говорил. Мне просто довелось как-то раз сунуть нос в его почту. Он живет у канала Жуби, со стороны Саня, – продолжает Эно, не замечая реакцию Каллы на имя. – Знаешь улицу Большого Фонтана? Три этажа вверх от борделя.

Озадаченная Калла откидывается на спинку дивана. Роется в кармане, достает сигареты. Чиркает спичкой, закуривает, делает затяжку и стряхивает пепел в свою лишь наполовину опустошенную миску. Эно наблюдает за ней, не скрывая ужаса – не понимает, как можно переводить впустую еду, с которой все в полном порядке, но мысли Каллы далеки.

Как вышло, что сам Антон Макуса живет над борделем и участвует в играх?

– Почему ты помогаешь мне? – вдруг спрашивает Калла. Она выпускает дым над столом, и Эно вздрагивает и кашляет. – Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что предоставляешь мне возможность снова вступить в игру. Одним соперником будет больше.

– Ты ведешь в счете, – отвечает он, – и как-то связана с принцем Августом. По-моему, тебя пока еще не вывели из игры.

– Официально – вывели.

– Но ты собираешься вернуться в нее. И если сейчас я помогаю тебе, ты ведь поможешь мне потом, правда?

Калла издает гортанный задумчивый возглас. Он получается грубоватым, скрежещущим, как по щебню. Со стороны ее собеседника это очень смело – полагать, что она из тех, кто придерживается принципа «долг платежом красен».

– Ты же знаешь, что победитель может быть только один.

Эно самоуверенно задирает нос:

– А я все еще намерен дать себе все шансы на победу. Этим победителем могу оказаться я.

Калла фыркает, Эно немного сникает.

– Ну ладно, тогда… – он поднимает руку с браслетом и постукивает по чипу, вставленному в гнездо, – по крайней мере, я в любой момент могу стать выбывшим.

К пятнадцати годам у некоторых людей способность к перескоку еще даже не успевает как следует проявиться, не говоря уже о ее отточенности, позволяющей соперничать с целой сворой убийц. Калле не по душе беспечность, с которой Эно относится к участию в играх, – как будто это не битва не на жизнь, а на смерть, а веселое приключение на детской площадке.

– Зачем тогда вообще участвовать? – спрашивает она. И тушит сигарету в своей миске. – Можно же прямо сейчас взять и вытащить чип.

– Нет, – не задумываясь отвечает Эно. Его миска уже почти пуста, но он продолжает выскребать ее. – Моя мать вся в долгах. Рано или поздно я умру – если не от голода, тогда от нескончаемой черной работы. Стало быть, можно и рискнуть, чтобы подзаработать деньжат.

Само собой. Такие истории – столь же обычное явление, как крысы в переулках, и все же Каллу передергивает от еще одной.

– Это ужасно.

Эно пожимает плечами:

– А что еще мне остается? Даже Сообщества Полумесяца пока что ничем не помогают. Я обречен так или иначе унаследовать маминых коллекторов.

Калла могла бы попытаться представить, каким образом накопился такой огромный долг,