внезапно рявкнул Корней в самое ухо старосты и тот, то ли от неожиданности этого окрика, то ли ещё по какой причине, но и в самом деле умолк и даже вырываться перестал. – Повелительница тут не причём, Серафим! Твоя дочь отравлена, но яд предназначался вовсе не ей! Это ведь вас пытались отравить, Повелительница? – обратился Корней ко мне, по-прежнему не отпуская старосту. – И яд был в вине?

– В вине! – сказала я и, подойдя к столу, взяла злосчастную эту бутылку. Некоторое время просто смотрела на неё, потом поднесла бутылку к самому лицу Серафима. – Откуда взялась эта бутылка, староста? Почему именно её мне сегодня предложить решили?

Староста ничего не ответил. Он смотрел на бутылку сначала с недоверием, потом с растерянностью, и наконец, с каким-то ужасом даже…

– Ну, что же ты молчишь, староста?

– Отвечай! – вторично рявкнул на него Корней и, одновременно с этим, чуть ослабил захват. А староста, как-то нелепо и беспомощно взмахнув руками, повалился вдруг прямо на тело дочери. И горестно завыл, уткнувшись лицом ей в грудь.

– В данный момент бесполезно его допрашивать! – мрачно произнёс Корней, поднимаясь на ноги. – Попозже, может…

Удивительно, но выглядел Корней сейчас абсолютно трезвым. Возможно, в той комнатушке он просто искусно притворялся сильно выпившим, ну, а может… может, просто умел столь быстро трезветь?…

– О чём вы беседовали с ним, когда я вошла? – спросила я, по-прежнему не сводя взгляда с безутешно рыдающего на трупе дочери Серафима. – О чём-то весёлом, по всей видимости?

– Да так, ерунда! – буркнул Корней, глядя куда-то себе под ноги. – То да сё, общих знакомых вспоминали…

И тут же добавил без всякого перехода:

– А кто вам ужин доставил, Повелительница? Она?

И Корней кивком головы указал на мёртвую девушку на полу.

– Её Терезой звали! – сказала я, хоть Корней спрашивал вовсе не об этом. – Ты считаешь, что Тереза и пыталась меня отравить?

– Ни в коем случае, Повелительница! – Проговорив это, Корней для большей убедительности ещё и отрицательно мотнул бритой башкой. – Разве б она стала, в таком случае, вино это пробовать?…

– Я тоже так считаю, – сказала я, потом, помолчав немного, добавила: – Один из чужаков провёл с ней ночь тогда. И много рассказывал о себе… всю, считай, ночь они в дружеской беседе провели.

– Это она вам поведала, Повелительница? – думая о чём-то своём, проговорил Корней. – А что ещё такого она вам сообщила?

– Больше ничего! Не успела просто, хотя…

Тут я замолчала, пронзённая одной мыслью. И Корнею, кажется, эта же мысль тоже на ум пришла!

– В санчасть! – выкрикнула я, бросаясь к двери. – Ты знаешь, где она расположена?

– Знаю, Повелительница!

До санчасти мы не шли, а бежали, причём, первым бежал Корней, указывая мне путь. Первый этаж… поворот… дверь распахнута настежь, с чего бы это?…

– Мертвы! – констатировал Корней, останавливаясь у ближайшей кровати. – По крайней мере, этот точно мёртв?

– Остальные двое тоже! – мрачно добавила я. – И никаких внешних повреждений. Кроме тех, что ранее были…

– Так, может, они и есть причина смерти?

– Сейчас узнаем!

Я осторожно дотронулась пальцами-индикаторами скафандра до щеки одного из чужаков.

– Объект мёртв, – немедленно отозвался скафандр. – Время смерти – двадцать с половиной минут назад. Причина смерти – сильное отравление организма. Яд тот самый, что был ранее зафиксирован в бокале с вином.

Это же скафандр повторил, когда я проверяла индикатором два остальных трупа.

Корней, разумеется, эти ответы скафандра расслышать никак не мог, и потому вопросительно на меня уставился.

– Отравлены, – пояснила я. – Тем же самым ядом. Наверное, выпить дали. Под видом лекарства. А кто совершил такое, теперь уже и установить трудно…

– Вот же заразы! – медленно проговорил Корней и длинно, со смаком выругался.

Потом несколько смущённо на меня взглянул.

– Прошу прощения, Повелительница!

– Ничего! – сказала я. – Знаешь, я и сама хотела выругаться, просто ты меня немножечко опередил!

– Вот даже как?

Корней вдруг улыбнулся и грубоватое лицо его от этого странно похорошело. Я даже не предполагала ранее, что этот матёрый контрабандист может вот так простецки и даже чуть растерянно улыбаться.

– Всё равно, прошу прощения!

А мне вдруг вспомнилось, как смотрел староста на бутылку с ядовитым вином, как растерянность на лице его постепенно уступало место самому настоящему ужасу…

– Идём!

– Куда? – не понял Корней.

– К старосте! Он что-то скрывает, и я хочу знать, что именно!

Но мы опоздали.

Мёртвый староста лежал навзничь подле трупа дочери, а в руке у него была зажата бутылка с ядовитым вином. Вернее, с той малостью, что в бутылке ещё сохранилась…

– Крысиный потрох! – в сердцах выругался Корней. – И тут неудача!

– Последняя ниточка… – задумчиво произнесла я. – И вот, тоже оборвалась…

Я замолчала, и некоторое время мы оба стояли молча.

В это время в коридоре послышался быстро приближающийся топот многочисленных ног, и вот уже в комнату вбежали, один за другим, шестеро человек. Остановившись у самой двери, все они, кто с недоумением, а кто и с ужасом уставились на два неподвижных тела, лежащих посреди комнаты.

Никого из вбежавших я, естественно, не знала, но Корней, кажется, был куда более осведомлён.

– Вон тот, справа, первый заместитель старосты, – шёпотом проинформировал он меня. – А значит, именно он сейчас – самый главный человек в резервации… в поселении, я хотел сказать…

– Вот и хорошо, – так же негромко отозвалась я. – Значит, ты ему сейчас всё и доложишь, прояснишь, так сказать, ситуацию! Потом приберёте здесь, а я… мне одной побыть надобно… хоть некоторое время! Так что прошу не беспокоить без веской на то причины!

И, повернувшись спиной ко всем столпившимся у двери местным начальничкам (хоть не все из присутствующих были, кажется, при должностях руководящих), я направилась в сторону спальни. Вошла туда, плотно затворила за собой дверь (на ней даже защёлка обнаружилась) и, усевшись на широкую мягкую кровать, убрала, наконец-таки, лицевой щиток скафандра. Потом крепко прижала обе ладони к лицу и застыла так в полной неподвижности.

* * *

Думать не хотелось, да и не могла я сейчас ни о чём думать. Лицо мёртвой Терезы, удивлённое и даже немного обиженное, по-прежнему стояло перед глазами. И хоть никакой моей вины в её смерти не было, всё равно я чувствовала себя почти убийцей…

«Да, но ведь это меня пытались убить! – мысленно напомнила я себе. – Ведь это мне подсунули отравленное вино, не подозревая даже о моей невероятной защищённости от всех, считай, ядов. Интересно, а если бы они знали об этом, те, кто эту попытку предпринял?»

Впрочем, покамест об этом ни единой живой душе не было известно.