жалобным голосом:

       – Ох, любимый сын, милый и прекрасный, почему

       так скоро ты ушел в царствие Владыки смерти?!

       Почему же смерть ко мне сначала не пришла?!

       Для меня не может быть горя большего, чем это!

Царица же, очнувшись, с растрепанными волосами, стала бить кулаками себя по груди, валяться по земле, как рыба, выброшенная на берег, и горестно стенать, словно потерявшая детеныша буйволица или верблюдица:

       – Эх, кто же моего любимого и милого

            сына – [словно] лотос

       разорвал и разбросал здесь по земле?

       Какой же враг мой здесь сегодня погубил

            сына моего,

       чьи глаза прекрасны были, а лицо

            луне подобно?

       Эх, как могу я быть еще жива,

       видя здесь убитого

            сына своего любимого?

       В самом деле, сердце мое – кусок железа, если

       не разорвалось при виде такого несчастья!

       Сегодня снилось мне, что кто-то мои груди отрубил мечом

       и зубы вырвал; вот вскоре после этого

            скончался мой любимый сын.

       [Снился также] сокол, унесший одного

            из трех голубиных птенцов, найденных мной,

       и вот Владыка смерти похитил одного из трех сыновей,

            окружавших меня.

       Ох, горестно исполнился тот зловещий сон!

После того, как царь и царица произнесли жалобным голосом много разных причитаний, они, снявши с себя все украшения и сопровождаемые большой толпой народа, воздали почести праху своего сына и /114/ отнесли мощи царевича на это место.

Ананда, если ты думаешь, что некто чужой был тогда юным царевичем, по имени Махасаттва, то не думай так. Почему же? Именно я был в то время царевичем Махасаттвой. Ананда, даже в те времена, когда я еще не был свободен полностью от страстной привязанности, неприязни и заблуждения, я помогал всем существам [спасаться] от адских и прочих страданий. Тем более сейчас, когда свободен от всех пороков и пробужден совершенно, я готов целые кальпы пребывать в адах ради каждого существа и освободить всех от сансары. Множеством разных подвигов, на которые весьма трудно решиться сердцу существа, я помогал всем.

Затем Бхагаван изложил [свой рассказ] стихами:

       – К Пробужденью высшему стремясь,

       я многие Эпохи жертвовал собой;

       когда бы я царем или царевичем ни стал,

       другим я свое тело отдавал.

       Помню вот царя из прошлых жизней;

       его звали Махаратхой.

       У него был щедрый сын —

       прекрасный Махасаттва.

       Он имел двух старших братьев —

       Махапранаду и Махадеву.

       Придя все вместе в лес густой,

       они увидели измученную голодом тигрицу.

       Тот благородный человек, охваченный

            состраданием, [подумал]:

       «Тигрица эта голодом и жаждой

            измучена, поэтому

       может съесть своих детенышей.

       Отдам ей свое тело.»

       И вот Махасаттва – сын Махаратхи, видя

       голодную тигрицу и желая

       спасти ее детенышей, движимый

            состраданием,

       спрыгнул с кручи около нее…

       Затряслась земля со всеми горами,

       вспорхнули, улетели стаи разных птиц,

       страх охватил зверей,

       и погрузился этот мир во мрак.

       Старшие братья —

       Махапранада и Махадева /115/

       искали и не находили Махасаттвы

       в том красивом и большом лесу.

       Со страдающим, болящим сердцем

       они бродили по лесу

            почти в беспамятстве,

       с покрытыми слезами лицами

       искали в дебрях брата младшего.

       И вот когда Махапранада

       и Махадева – юные царевичи

пришли в то место, где лежала

ослабшая тигрица

с детенышами, то увидели,

что пасть тигрицы окровавлена,

а на земле —

несколько костей и пучков волос.

Узрели два царевича

на земле и кровь, поскольку

на нее упало несколько

капель крови [их брата].

Потеряв сознание, они

на землю повалились,

и их тела [лежали долго],

     испачканные грязью,

без памяти, без чувств…

[Нашедшие] их слуги

жалобно заплакали, подавленные горем,

их обрызгали водой,

     и те, очнувшись наконец,

к небу руки подняли, рыдая…

Как только [Махасаттва] упал [с обрыва],

его родная мать – главная царица,

пребывавшая счастливо во дворце

с пятьюстами женщин,

[почувствовала] во всем теле острую

боль, как будто от иголок,

и из ее грудей изверглось

смешанное с кровью молоко.

С сердцем, переполненным печалью

     и пронзенным

стрелой боли от утраты сына,

она приблизилась к царю,

измученная горем и унынием,

жалобно рыдая,

и сказала Махаратхе:

«О царь, людской владыка, выслушай меня!

Мое тело жжет огонь печали

и из моих грудей изверглось

смешанное с кровью молоко;

меня как будто колют [сотнями] иголок,

и сердце разрывается…

Похоже, это знак, что не увижу больше

я своих любимых сыновей.

Помоги мне пережить – будь добр —

расставанье с ними!

Сегодня во сне я нашла

трех голубиных птенцов.

Одного из них,

что для меня /116/

был особо мил,

похитил сокол.

Этот сон пронзил

печалью мое сердце,

и весьма болит моя душа;

скоро я умру…

Милосердный, помоги мне пережить

расставанье с сыновьями!»

После этих слов

прекрасная царица

без чувств упала на пол,

потеряв сознание…

И все [женщины] гарема

зарыдали жалобными голосами.

Увидев, что царица

упала в обморок,

царь был совершенно

подавлен горем расставанья с сыном…

Министры же со свитой

отправились искать царевичей…

Когда те шли по городу, все жители

вышли из своих домов и стояли [у дверей]…