— Кстати, я не старая, по крайней мере по сравнению с вами. Я моложе вас на два года, — спокойно сказала Антонина.

— Мне без разницы. Я приказываю не лечить меня. И отключите эти проклятые приборы, — заорал он, показав глазами на стойку с электронными блоками, на которых мигали лампочки.

Антонина усмехнулась.

— Знаете что, можете кричать сколько угодно! А я буду делать все, что сочту нужным. И не таких вытаскивали… тоже мне, умирающий, — тихо добавила она.

— Что ты там бурчишь себе под нос?

— Ну вот, со слухом у вас все в порядке, голосовые связки в норме, уже хорошо, — почти весело сказала она. — Тело восстановим, и уйдешь отсюда своими ногами, а я вздохну свободно, достал уже своими капризами! — вдруг резко перешла она на «ты».

Дубенко ошалело уставился на Антонину. Она не смеет с ним так разговаривать! Он умирает, а она издевается над ним. Какая-то баба, давно перешагнувшая порог третьей молодости, страшная, как сама смерть! Скорее б ушла! Он истратил на ненависть к ней свои последние силы. Хотелось только одного — спать. Дубенко закрыл глаза.

«Ну, слава богу, успокоился». — Антонина вышла из палаты, плотно закрыв за собой дверь.

* * *

Он так и не смог заснуть. Впервые он ей почти поверил. Может быть, он не так уж смертельно болен, как думает? Слабый огонек надежды затеплился где-то в глубине сознания. «Черт бы ее побрал, если врет! А вдруг нет? Слишком уж спокойна. А может, потому и спокойна, что врет мне, почти покойнику?» — злость на Антонину улетучилась. «Поставит на ноги — озолочу», — как всегда, он подумал, что деньги ему помогут. Вспомнились первые оплаченные «услуги». Весьма потрепанная девица провела с ним урок сексуальной жизни. Три рубля, перекочевавшие из его залатанных штанов в карман ее вязаной кофты, он украл. Воровал часто. Иначе б не выжил. Впрочем, воровали все, кто жил в этом детском доме.

…Директорствовала там Матрена Павловна Хотенко. Дом был одним из самых небольших по числу находящихся в нем воспитанников. Беспрекословное подчинение младших старшим — основной, если не единственный воспитательный принцип. Существовала строгая иерархия. На каждой ступеньке иерархической лестницы были свои правила. Непослушание строго каралось. Матрешка, как ее называли все без исключения, и дети, и воспитатели, была, в общем-то, доброй и жалостливой. Называя всех сынками и дочками, она гладила младших по стриженым головам, а старшим прощала многое. Последние, пользуясь ее попустительством, вовсю показывали свою власть. Маленькому Ване, впервые попавшему «под раздачу», показалось, что он попал в ад. Его пустили «на круг». Старшие пацаны окружили его плотным кольцом. Их было человек пятнадцать, многих он даже не успел узнать в лицо, так как приехал в детдом только неделю назад. Толкая его друг к дружке, словно мячик, они молча и зло смотрели на него. Голова закружилась уже после нескольких толчков. То ли от страха, то ли от слабого вестибулярного аппарата, его вырвало прямо на ботинки одному из мучителей. Рассвирепев от такой наглости, тот пнул упавшего на колени Ваню ногой. Словно подчинившись бессловесной команде, остальные принялись бить его жесткими подошвами ботинок, все так же молча. В тишине туалетной комнаты слышалось только сопение и звук падающих на эмалированную поверхность раковины капель воды. До сих пор его доводят до бешенства неисправные водопроводные краны… Ваня не мог даже плакать, в какой-то момент он просто отключился. Очнулся на кровати, в лазарете. Матрена Павловна, сидя перед ним на шатком стуле, пыталась выспросить его, кто его бил. Он не назвал ни одного имени. Просто не знал. Никого так и не наказали. Матрешке, как он понял позже, сам выставляя «на круг» мелкоту, было все равно, что делается у нее в доме, лишь бы ее не трогали. По сути, управление детдомом находилось в руках самих воспитанников. Надо сказать, у них весьма неплохо получалось поддерживать порядок: страх — хороший учитель. Кумиром всей малышни и даже ребят постарше был Кол. Дубенко, будучи уже курсантом школы милиции, часто вспоминал «уроки» этого бритого наголо переростка. С трудом одолев науку начальной школы, он переползал из класса в класс исключительно благодаря природной наглости. Учитель, поставивший ему «неуд», сильно рисковал. Любимым занятием Кола было воровство ради самого воровства. Он мог стащить кошелек с жалкими учительскими рублями прямо из-под носа бедняги, подложить его в другое место и потом прилюдно пристыдить педагога: мол, сами забыли, а я виноват. Учителя действительно чувствовали свою вину перед ним и скрепя сердце ставили ему в журнал незаслуженные тройки. В Доме про него рассказывали байки шепотом, перед сном, восхищаясь и одновременно млея от страха.

Маленький Ваня боялся его не меньше остальных. Кроме того, из-за своей позорной слабости при испытании «на круге» он стал презираем даже ровесниками. Только к десяти годам Иван начал понимать: чтобы изменить расстановку сил, он должен стать сильнее других. Кол просто достал его своими мелкими поручениями, особенно когда ему не хватало на папиросы или на водку. Мелкота воровала для него эти деньги у учителей, у воспитателей и просто прохожих.

Однажды в детдом пришли люди в форме. Они о чем-то долго разговаривали с Матрешкой в ее кабинете. Любопытные мальчишки пытались подслушивать у замочной скважины, но их прогнал Веник — дворник и по совместительству плотник. Вечером этого дня за ужином Матрешка сама рассказала всем об этом визите. В их детском доме решено открыть подготовительный класс для школы милиции. Записывать туда будут ребят с десяти лет. Так Ваня Дубенко определил свою будущую профессию.

Иван, будучи уже взрослым, часто думал — если б не пришла кому-то там, в милицейских верхах, идея дать детдомовским мальчишкам этот шанс в жизни, он бы стал преступником. Жестким и безжалостным…

Дубенко вернулся мыслями в настоящее. По большому счету сейчас нет твердой грани между преступниками и теми, кто их ловит. Просто задачи разные. Но вот люди одинаковые. Заявления вроде «платите нам больше, и мы будем честными» — от жадности. Человек так устроен — чем больше дашь, тем больше хочет. Дубенко вспомнил Стрельцова и усмехнулся. Когда он предложил ему эту работу, тот попытался отказаться. Но — о, жадность! Стоило намекнуть о вознаграждении, и все стало на свои места. «Черт! — Дубенко аж бросило в пот. — Этот щенок может добраться до сейфа! Хотя шифра не знает», — успокоился он. Но мысль была настолько неприятной, что осадок остался. «Как не вовремя я тут разлегся, выйду — уволю его к чертовой матери. И его, и эту девчонку», — сам того не замечая, он впервые за последние несколько часов подумал о будущем.

Ляля и Маринка подходили к кабинету Борина. Из-за дверей слышались громкие голоса. Время приближалось к обеденному, и Ляля подумала, что сейчас они заберут Борина и спокойно посидят где-нибудь в кафе по соседству с прокуратурой. Она заметила, как Маринка у кабинета в нерешительности замедлила шаг.

— Мариша, другого выхода у тебя нет. Давай, смелее, — она взяла ее за руку. В это мгновение дверь распахнулась и в коридор, смеясь и подталкивая друг друга, вышли Артем Кораблев и Сергей Безрядин.