скрипучий смех. И когда по осени шуршал листвой ветер, Тернер возвращался мыслями к нему. Точно так же и никелевцы спустя десятилетия вспоминали о визитах в Белый дом, стоило им заслышать хлесткий звук рассекающего воздух ремня.

Последний раз Тернер видел отца в три года, ну а потом того унесло куда-то ветром. Мать Тернера, Дороти, находилась рядом с сыном дольше – пока не захлебнулась собственной рвотой. Из-за своей слабости ко всякому пойлу – чем крепче, тем лучше. От дряни, выпитой ею в последнюю ночь, ее тело скрутило судорогой на диванчике в гостиной, а потом оно посинело и остыло. Тернер знал, где она теперь – под шестью футами земли, на кладбище Сент-Себастиан; и в этом заключалось его единственное преимущество перед другом, паинькой Элвудом. Родители Элвуда рванули на Запад и за все время не прислали даже открытки. Ну какая мать бросит свое дитя посреди ночи? Только та, которой на него плевать. Тернер решил приберечь этот удар ниже пояса на случай, если они с Элвудом по-настоящему рассорятся. Сам Тернер в материнской любви не сомневался. Просто выпивку его мать любила сильнее.

Тетушка Мэвис забрала его к себе и стала следить за тем, чтобы Тернер ходил в школу в опрятной одежде и питался три раза в день. В последнюю субботу месяца она надевала свое нарядное красное платье, прыскала на шею духами и шла встречаться с подружками, но в остальные дни все свое время она посвящала больнице, где работала медсестрой, – и Тернеру. Никто никогда не говорил ей, что она хорошенькая: маленькие черные глазки, подбородок будто слепили наскоро. Исмаил называл ее красавицей и говорил много такого, чего она в жизни не слышала, и, когда он начал за ней ухаживать, она быстро сдалась. Он работал механиком в аэропорту Хьюстона, и, когда приходил к ней с цветами, их аромат едва мог перебить тяжелый химический запах, до того впитавшийся в его кожу, что, как он ни старался, отмыться от него не мог.

Исмаил принадлежал к той категории людей, кто таит в себе тайную угрозу, аккумулируя ярость, точно батарея – заряд; знакомство с ним научило Тернера сразу распознавать таких мужчин. А Мэвис от одной мысли о нем вся расцветала и, запираясь в ванной на нижнем этаже с выпрямителем волос, беззаботно пела песенки из любимых мюзиклов под тихий треск радио. То попадая в ноты, а то и нет. Но когда она по две недели ходила в темных очках, когда по утрам задерживалась в спальне и выползала только после обеда, согнувшись и тихо постанывая, Тернер не мог понять, в чем дело.

На следующий день после того, как Тернер загородил Мэвис от кулаков Исмаила, тот повел Тернера в кафе «Эй-Джей-Смит», что на Маркет-стрит, поесть мороженого. «Принесите этому юноше самое большое мороженое, что у вас только есть!» Каждый кусочек был точно кляп в рот. Тернер съел все до последней несчастной ложечки. Тогда-то он и понял, что взрослые вечно пытаются подкупить детей, чтобы те забыли об их проступках. Привкус этого вывода еще оставался на языке, когда он в последний раз сбегал из тетиного дома.

Никелевцев раз в месяц угощали ванильным мороженым, и оно радовало их до визга. Тернеру они до того напоминали стадо поросят-несмышленышей в свинарнике, что хотелось набить всем морды. А в третью среду месяца Тернер с Элвудом выгружали добрую часть холодного лакомства, выделенного для обитателей северного кампуса, в черный ход аптекарского магазинчика в Элеаноре. Тернер считал, что оказывает товарищам добрую службу, избавляя их от такого угощения.

Блондинка покатила коляску к выходу, и Элвуд придержал ей дверь. Она не проронила ни слова.

Когда подъехал Харпер, то жестом пригласил их занять места рядом с собой в фургоне.

– Ну что, мальчишки, опять бедокурим?

– Да, сэр! – отозвался Тернер. А потом прошептал на ухо Элвуду: – Только не вздумай красть мой план, Эл! Это чистое золото! – Они забрались в машину.

Проезжая мимо административного корпуса к цветному кампусу, они заметили, что на лужайке кучкуются взволнованные воспитанники. Харпер притормозил и окликнул одного из белых никелевцев:

– Что стряслось?

– Мистера Эрла забрали в больницу. Ему очень худо.

Харпер припарковался у склада и кинулся в лазарет. Элвуд с Тернером поспешили в Кливленд. Первый тревожно водил головой по сторонам, точно белочка, а второй старался не растерять самообладания, из-за чего походка у него сделалась скованная, будто у космического робота. Им нужен был отчет о случившемся. Несмотря на сегрегацию между кампусами, черные и белые воспитанники безопасности ради обменивались новостями. Порой пребывание в Никеле напоминало жизнь дома, когда старший брат или сестра, которых ты терпеть не можешь, вдруг предупреждают тебя, что родитель сегодня не в духе или в запое, чтобы ты успел принять меры.

Десмонда они встретили неподалеку от столовой для цветных. Тернер заглянул внутрь помещения. Стол для персонала после случившегося еще не успели привести в порядок. Точнее, успели только наполовину: опрокинутые стулья свидетельствовали о суматохе, а на полу, там, где Эрла волокли к выходу, темнели пятна крови.

– Вряд ли дело в снадобье, – заметил Десмонд. Его глубокий бас только усугублял зловещую обстановку.

Тернер щипнул его за локоть.

– Нас всех из-за тебя прикончат!

– Не я это! Не я! – воскликнул Десмонд. Он обернулся и посмотрел через плечо Тернера на Белый дом.

Элвуд прикрыл рот ладонью: на полу алела половинка кровавого отпечатка мужского ботинка. Он резко развернулся и посмотрел вниз, на подножие холма, – вдруг за ними уже идут?

– А где Джейми?

– Не знаю, где его черти носят, – отозвался Десмонд.

Они обговорили план дальнейших действий. Тернер предложил пока побродить по кампусу и пособирать информацию о состоянии Эрла у других никелевцев. Он не стал откровенничать, что хочет находиться поближе к столовой, потому что отсюда недалеко до дороги, тянувшейся вдоль восточной границы кампуса. Если Спенсер явится с полицейским отрядом, он пулей бросится прочь, только его и видели. Не поймаешь меня, я Пряничный человечек!

Джейми показался спустя час – помятый и пришибленный, точно только что прокатился на быстрой карусели. Он добавил финальных штрихов в историю, которую они уже выслушали от других ребят. Праздничный обед начался как и полагается. Стол покрыли скатертью, которую достают лишь раз в год, а нарядную посуду протерли от пыли. Надзиратели расселись по местам, стали пить пиво и травить скабрезные байки, заодно обмениваясь сальностями о пышногрудых секретаршах и учительницах. За столом было шумно, и все явно наслаждались праздником. Через несколько минут после начала застолья Эрл вскочил и схватился за живот. Сначала всем показалось, что он задыхается, но потом его стало выворачивать наизнанку. Когда показалась кровь, его понесли к подножию холма, в лазарет.

Джейми рассказал, что с другими мальчишками дежурил у его палаты, пока Эрла не забрали на скорой помощи.

– Ты с ума сошел, – сказал Элвуд.

– Это не я, – ответил Джейми. Лицо у него побледнело. – Я в футбол играл! Все меня видели!

– Жестянка пропала из моего шкафчика, – сказал Десмонд.

– Я же тебе говорил: не я это! – повторил Джейми. – Может, кто-то стащил это дерьмо у тебя и провернул дельце! – Он похлопал Десмонда по плечу: – Ты же говорил, что это лекарство для лошадей!

– Мне так сказали, – ответил Десмонд. – Ты же сам видел – там на банке лошадь была нарисована.

– А может, это козел, – возразил Тернер.

– А может, это лошадиный яд, – предположил Элвуд.

– Или козлиный яд, – не унимался Тернер.

– Тупая твоя башка, они тебе что, крысы? – сказал Десмонд. – Лошадей не травят, а пристреливают.

– Ну, значит, повезло ему, что вообще в живых остался, – заключил Джейми. Элвуд и Десмонд продолжили на него давить, но он так и не изменил своей версии.

Трудно было не заметить улыбку, которая нет-нет да и трогала губы Джейми. Тернер не злился