Папа почти ничего не говорил. Он усадил меня на унитаз, намочил полотенце и стал стирать с моего лица кровь. Ни разу в жизни мне не было так грустно. Папа выглядел невероятно подавленным. Он просто не знал, что сказать.

Под коркой запекшейся крови у меня скрывалась распухшая, рассеченная губа и заплывший, начинавший чернеть глаз, а нос вздулся. Я не могла отделаться от мысли о том сериале, который снова крутили по телевизору, о «Дюках из Хаззарда», где Дейзи Дюк подралась с очередной малышкой с Юга в обрезанных под шорты джинсах. Старушка Дейзи отделалась царапинкой на щеке, выглядевшей практически как родинка. Я же намного реальнее. Выгляжу как монстр.

Не думаю, что папа оценил по достоинству подлинность моих ран, но мне они даже нравились, так как обычно большинство моих проблем — у меня в голове. Хотя я понимаю, каково родителю смотреть на разбитую физиономию своего ребенка. Вряд ли я могла рассчитывать, что мама с папой сумеют понять испытываемое мной удовлетворение.

После того как папа смыл с моего лица всю эту мерзость, мы вернулись на кухню, где мама готовила ужин. Макгрегор сидел за столом. Мама попыталась завести разговор о моей физиономии.

— Элис, — начала она.

— Не хочу об этом говорить.

— Нам надо об этом поговорить.

Знаю, это было жестоко, но я все-таки сказала:

— Не ты ли меня сегодня уволила?

Папа удивленно посмотрел на маму.

— Я не… — Лицо ее сморщилось.

— Просто оставьте меня в покое. Ничего тут не поделаешь. Вы сделаете только хуже.

Я готова была продолжать в том же духе, потому что неожиданно пришла в бешенство от мамы, папы и всего этого дурацкого городишки. И тут увидела лицо Макгрегора.

— Не берите в голову, — произнесла я. — Поговорим об этом завтра. А сейчас мне хочется спать.

Весь оставшийся вечер и ночью я из комнаты не выходила. Заглянув ко мне, мама поставила под дверь тарелку со своим вариантом вкусной домашней пищи: цельнозерновые макароны с каким-то заменителем сыра.

Во сне я думала о драке и о чувстве, которое испытываешь, когда тебя бьют. Еще я думала о том, как демонстрирую свою непонятость, и предвкушала, как продолжу демонстрировать ее уже за пределами своей семьи.

Это потребует существенных изменений в списке жизненных целей. Если взять, к примеру, цель № 2 «Расширить круг общения людьми, не являющимися членами семьи», то спрашивается, можно ли считать расширением контактов контакты кулаков Линды с моей физиономией? Что касается цели № 7, то на создание нового образа это определенно тянет. К сожалению, опять по большей части печального.

ВСЕ ОТЛИЧНО,СПАСИБО

27 августа

Утром мама и папа спросили, хочу ли я сегодня пойти на консультацию. Сказали, что поймут, если не хочу. Нервничали.

— Позвольте мне самой с этим разобраться, — отвечала я своим самым героическим, хотя и слабым голосом.

Мое лицо выглядит по-настоящему ужасно. Распухшее, синее, заплывшее; прежде всего — очень бледное, и мои короткие волосы отлично оттеняют боевые раны. По пути в «Клуб для подростков» я замечала, как водители проезжавших мимо автомобилей при виде моей физиономии удивленно в меня всматриваются.

Я представила себе, как они думают, что я избитый домашними ребенок или чья-то поколоченная подружка, или что-то в этом роде. Воздух следовало бы наполнить звуками волынок.

Я не преминула пройтись мимо кафе «Северная звезда», чтобы все сплетники, пьющие там свой утренний кофе, могли хорошенько меня рассмотреть. Для появления на улице Линды, Кевина или Джека было еще слишком рано, поэтому я решила — мне ничто не угрожает. Вот бы занятия в школе уже начались — я бы могла устроить свое торжественное шествие и там. Несмотря на то что во время избиения я не продемонстрировала таких достойных восхищения качеств, как героизм, мужество и так далее, сама мысль о совершившемся насилии служила приманкой для «подростков, у которых переходный возраст», ожидавших своей очереди погуглить в кабинете Боба. Людей интересовали мои раны. Некоторые из девушек выдали себя, показав, что на самом деле знают о моем существовании. Несколько неправильно понимаемых и сверхчувствительных девушек попытались выразить озабоченность, и я представала перед ними жалким немым созданием, рассчитывая вызвать побольше сочувствия. Вайолет-Жертва, готовая безостановочно говорить с любым, кто станет ее слушать, но, как правило, не со мной, подошла и со знающим видом кивнула, как будто только что подтвердились некие ее подозрения.

— Люди — животные, — сообщила она, как будто это разоблачение могло стать для меня большой неожиданностью. — Они вечно преследуют таких чувствительных личностей, как мы, — продолжила Вайолет. Потом спросила, не хочу ли я вместе с ней организовать кружок акварельной живописи. Я помотала головой:

— Я, вообще-то, не рисую. Ой, то есть не пишу.

— Но ты ведь художница, верно? — спросила Вайолет таким тоном, будто ответ был очевиден.

Я пожала плечами. Может, и так. Может, я худож-ница-акционистка, специализирующаяся на том, что меня избивают на публике.

— Потому что они вечно преследуют таких художников, как мы, — закончила мысль Вайолет, прежде чем со вздохом перейти к обдумыванию прочих несправедливостей.

Потом ко мне подошла Ллона. Она с Джимом Мартино в «Клубе для подростков» — официальная пара. Выдают себя объятиями и сидением другу дружки на коленях. Сегодня Ллона была одна. Она выглядела странным образом неукомплектованной.

— Да, не повезло тебе, — сказала Ллона, указав на мое лицо взмахом руки. А может, она указывала на всю меня.

Не зная, что еще добавить, она замолчала и несколько раз приподнялась и опустилась на каблуках.

— Я могу замолвить о тебе словечко перед Джимом.

Только не это.

— Не надо, все отлично. В самом деле.

— Боб сказал, что ты идешь в альтернативную, верно?

Я кивнула, удивившись, что она знает об этом.

— Я и Джим. Мы туда идем. Мы за тобой присмотрим.

Она еще раз сочувственно на меня взглянула и отошла.

Я была потрясена и подумала, что сейчас разревусь. Потом ко мне подошла Мать-одиночка, она же консультант-ровесник, и спросила, может ли что-нибудь для меня сделать. В этот раз я все-таки всплакнула. Однако, когда подошла моя очередь идти к Бобу, я собралась. Это и неплохо, потому что, как только я вошла в его кабинет, он увидел мою разбитую физиономию и тут же поплыл.

— Боже мой, — прошептал Боб, когда я села. — Ничего себе… Ну и ну…

Я изучала глазами пол (но не настолько внимательно, чтобы не следить за реакцией Боба).

— Это