так тяжело… Ты хочешь об этом поговорить? То есть, конечно, мы поговорим… возможно, должны поговорить… Мы должны взглянуть на это… как?

Меня вдруг пронзила мысль, что Властелин смерти Боб может навсегда потерять уверенность в себе как в психотерапевте, если я откажусь рассказать ему о том, как мне расквасили физиономию. Не то что бы я считаю Боба хорошим консультантом и все такое, но мне совершенно не хочется нести ответственность за его поражение. Я не хочу, чтобы на моей совести была еще одна миссис Ф. Поэтому я рассказала ему, что произошло, пропустив эпизод со своим увольнением, и вообще постаралась представить дело так, как будто ничего особенного не случилось и как будто я довольно часто дерусь и все такое прочее.

Боб по-настоящему расстроился. В его шепоте слышалось опасное напряжение, и я просто понятия не имела, что бы такого ему сказать, чтобы он почувствовал себя лучше. У него на глазах выступили слезы, а как ему помочь, я не знала.

— Я в порядке, Боб.

Он лишал меня всякого удовольствия от происходящего.

Я уверила его, что от природы жестока, но что это ровным счетом ничего не значит и не влияет на мое желание снова пойти в школу. К концу нашего сеанса мне удалось его успокоить. Это меня так истощило, что я едва могла получать удовольствие, когда возвращалась домой, а все вокруг таращились на мою физиономию.

Позже

Вечером пришел офицер Росс. Это родители его позвали. А может, Боб. Именно то, что мне сейчас нужно. Еще один заботливый профессионал. Офицер Росс спросил, хочу ли я обратиться в суд. Я, хоть вовсе и не закоренелый преступник из «Закона и порядка», ему не ответила. Он попросил родителей выйти из комнаты, чтобы мы могли поговорить с глазу на глаз.

— Слушай, Элис, я знаю, кто тебя избил. — Офицер Росс деликатно кашлянул и прочистил горло. — Но для того, чтобы мы могли что-нибудь сделать, понадобится твоя помощь.

— Все в порядке.

— Твои родители так не думают.

После него сюда, чего доброго, явится с соболезнованиями сам мэр. Если так дальше пойдет, в мою историю окажется втянутым целый городской совет.

— По-моему, вопрос исчерпан.

— Я могу пойти поговорить с родителями Линды.

Я вспомнила лицо Линды тогда, в первом классе, когда папаша выволок ее из кабинета.

— Не надо, все в порядке. Правда.

На лице офицера Росса отразилось облегчение.

— Понимаю, это слабое утешение… — Он замялся. — Однако ситуация у Линды, мягко говоря, не очень.

— Знаю.

Офицер Росс кивнул. Он выглядел неуклюже: слишком большой и одетый слишком не по-граждански для нашей кухни да и вообще нашего дома. Он грузно поднялся со стула и протянул мне свою визитную карточку.

— Позвони мне, ладно? Если захочешь поговорить.

Родители проводили его до машины и продолжили беседу там. Я наблюдала за ними через кухонное окно.

Потом я услышала, как родители спорят.

— Диана, мы должны взять это на себя. Внести коррективы.

— И что мне делать? Бросить работу?

Я просто высказываю свое мнение.

— Отлично. Ты просто высказываешь свое мнение. До школы — меньше недели. Пережить такое снова я не в силах.

Я надела наушники, чтобы больше этого не слышать.

Перед тем как я легла спать, постучался папа и спросил, может ли он войти.

— Мы тут с мамой разговариваем… Может, сейчас не лучшее время для возвращения в школу.

— Все в порядке.

— Ну, может, нам бы следовало отправить тебя в какую-нибудь другую школу? Деньги мы найдем.

— Все в порядке. Честно. Я хочу в эту школу. Здесь, в Смитерсе. Не надо ничего менять.

Через десять минут в комнату вошла мама и спросила меня о том же другими словами. Нет уж, я не позволю Линде помешать мне вернуться в школу. У меня обязательство перед Бобом, и я его выполню.

СДЕЛАВ СМЕЛОЕ ЛИЦО

29 августа

Сегодня утром я получила письмо от Обри. Он извинялся за то, как вел себя со мной; надеется, что не разбил мое сердце, но на него такой большой спрос, что ему не сосредоточиться на ком-то одном. Продолжил свое письмо Обри рассказом о какой-то девушке, встреченной им на автозаправке по пути домой в Принс-Джордж.

Очевидно, возле бензоколонки у него состоялась с этой девушкой очень глубокая беседа, и теперь он собирается ее навестить. Она и ее семья — единственные жители города, состоящего, фактически, из одной автозаправки. Интересно, куда эта несчастная семья отправится искать прибежище, после того как Обри проговорит с ними десять часов подряд. Может, им удастся выскользнуть из дома и драпануть куда-нибудь, укрывшись в дальнем углу полуприцепа или чего-то в этом роде. Или они убегут и будут прятаться среди окрестных кустов и пастбищ и питаться ягодами и кореньями, пока Обри не решит, что не может концентрировать свою энергию на ком-то одном.

К концу дня мои синяки начали потихоньку исчезать. Я здорово к ним привязалась, поэтому прокралась в ванную и освежила их с помощью маминой косметики. Ничего слишком броского, лишь немного голубых теней и черного карандаша для глаз. После подкрашивания синяки выглядят так же ужасно, как в тот момент, когда мне их поставили. Если не ужаснее. Выделять цветом синяки — настоящее искусство. Слава богу, в маминой коллекции косметики эпохи диско много цветов, предназначенных для создания спецэффектов. Хотя я бы предпочла, чтобы в темно-зеленых тенях было поменьше блесток. Они выдают меня с головой.

Можно было бы дать своей физиономии зажить, но мне так с хорошо с моими синяками, что я не готова с ними расстаться. Что за странная потребность выглядеть как пугало? Готова поспорить, что это лишь естественная реакция на болезни нашего общества, к которым я особенно чувствительна. Кроме того, все это сочувствие и внимание очень приятны. Макгрегор дал мне на время свежий номер «Нэшнл джиогрэфик», а еще сказал, что я могу оставить себе его экземпляр «Моей семьи и других зверей» Джеральда Даррелла. Мама три последних вечера готовит нам полунездоровую пищу. Дошло до того, что на обед она принесла мне белого хлеба. Папа сказал, что мое желание присоединиться к нации поедателей «Чудо-хлеба» — чистое извращение, однако дал мне с собой полбуханки с арахисовым маслом и джемом.

По словам Боба, все мы нервничаем по поводу