Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Егор, кстати, одет привычно — до неприличия идеален, даже запонки блестят, но почему-то кажется мне другим. И я не сразу понимаю почему. Только во время третьей попытки незаметно разглядеть командира я осознаю, что его лицо гладко выбрито. Да! От него же даже свежим мятным гелем пахнет, как после бритья. Мне приходится сжать пальцы так, что белеют костяшки, только бы не потянуться, не потрогать его скулы и выдающийся подбородок с ямочкой посередине. Он ведь всегда ходил с щетиной и избавлялся от нее лишь…
«Егор, у меня все лицо красное. И грудь! Даже в платье видно, что я папе скажу?»
«Что валялась в крапиве?»
«Егор, блин!»
«Ну хорошо, хорошо, я побреюсь, довольна? Иди сюда»
Боже, Аврора, сосредоточься!
Я помню, что так и не ответила на комплимент Егора, но думаю, он не удивлен. Мы быстро переглядываемся, когда на экране с характерным звуком загорается видеовызов.
— Ну, с богом, — почти шепчу я, и у меня дергается уголок рта. Зато Егор уже смело здоровается с дамой в строгих очках.
Я придвигаюсь ближе к нему, потому что нервничаю. Не могу найти места рукам — то на диван их положу, то между коленок засуну, а Егор очень внезапно накрывает мою ладонь и чуть сжимает, чтобы успокоилась. При этом ни на миг не отвлекается от диалога с экраном. И вот как у него это выходит?
В основном, конечно, из нас двоих вещает товарищ командир — и слава богу! Меня лишь иногда вовлекают в разговор, и каждый раз мне кажется, что вместо улыбки, которую я пытаюсь изобразить, лицо заклинивает: то глаз дергается, то губами полоумно шевелю. Ничего не могу поделать с собой.
Зато я очень внимательно их слушаю и после этой увлекательной лекции о пилотской доле определенно сумею управлять самолетом. Ну хотя бы чуть-чуть. Во сне. По крайней мере, теперь я знаю, что такое помпаж, как звучит аварийный сигнал (ПЭН-ПЭН — забавно, да?) и как ведется радиообмен с диспетчерами.
— С первым все понятно, но что касается второго двигателя. Вы ведь должны были его отключить по инструкции, чтобы перезапустить.
Я быстро листаю страницы заготовленных ответов, но не нахожу ничего подобного.
— Этого нет в тексте, — возмущенно заявляю я, наконец подав голос, хотя бы немного напоминающий мой нормальный, уверенный.
— Вы должны быть готовы к импровизации. — Эта говорящая дамочка даже не смотрит в мою сторону.
Ладонь Егора каким-то волшебным образом материализуется у меня на бедре, и мне приходится заткнуться, чтобы не выдать порцию удивления на его очередной жест. Сам же Сталь совершенно спокойно продолжает говорить — явно не первый раз слышит этот вопрос.
— Весь полет длился девяноста пять секунд. Одна процедура перезапуска двигателя занимает гораздо больше времени и чаще всего не приносит должного результата.
— А что вы можете сказать на заявления некоторых экспертов о том, что самолету могло хватить тяги второго двигателя для возвращения в аэропорт?
— Я могу сказать, что потеря тяги двух двигателей была впоследствии подтверждена предварительным анализом записей обоих бортовых самописцев. Второй двигатель был так же сильно поврежден и работал неисправно. Диванным экспертом быть легко. Сложнее в момент сближения с землей принимать решения, от которых зависят жизни других людей. И я с чистой совестью могу заявить, что не жалею ни об одном из них.
Егор выступает чертовски хорошо. Мне даже кажется, он размазывает эту редакторшу по стенке, но нет — у нее еще имеется порох в ее складках на боках.
— И по такому же принципу вы не выпустили шасси перед посадкой на поле, хотя по инструкции должны были? Не потому что вы были, скажем… пьяны?
Тело Егора превращается в камень, ни один мускул не дрогнет. Он держится очень хладнокровно и не ведется на провокацию, чем вызывает у меня восторг.
— Заявления по поводу алкогольного опьянения любого из экипажа безосновательны и абсурдны. Что касается выпуска шасси, то я уже много раз отвечал на подобные вопросы. Да, это было мое осознанное решение, которое привело к положительному результату — самолет не загорелся. Больше подробностей я рассказать не могу, так как на данный момент идет расследование.
Он одним предложением ясно дает понять пытающейся доминировать дамочке, что тема закрыта. И я жду, что та возмутится, что продолжит допрос с пристрастием, но вместо этого она впивается своими окулярами в меня.
Матерь божья!
— Перейдем к вам, — она поправляет очки на носу, не отрывая взгляда. — Егор Сталь забрал вас из бара «Матадор» около полуночи.
— Да, я отмечала день рождения подруги, — читаю я по листку.
Конечно, а просто так я выпить не могла.
В общем, этот пинг-понг продолжается еще какое-то время, пока я выдаю зазубренную речь и даже остаюсь довольна собой. Уже собираюсь выдохнуть, когда редактор подытоживает.
— Вы звучите очень наигранно. — Это она мне? — На экране это будет смотреться искусственно, вам не поверят. Вы с Егором пара, но дергаетесь от каждого его прикосновения. Эфир послезавтра, и я очень рекомендую вам что-то сделать с этим.
Что, блин?
Я не знаю, как отвечать на такие заявления. Впервые меня отчитывают за плохо проделанную работу, точно девчонку, и я выдаю очередной оскал вместо улыбки.
Когда Егор наконец отключает эту Круэллу, я выдыхаю. Это была всего лишь репетиция, разминка, а я чувствую, что выжата как лимон. Нет, апельсин после соковыжималки!
— Шампанского нет, но, может, вина? — повторяет прошлое предложение Егор, только теперь я судорожно киваю ему.
— И нарезку из сыров. Ту самую. — Я облизываю губы, на которые он пристально смотрит, потому что чертовски голодна. Во всех смыслах.
Глава 24
Аврора
SCIRENA — Творческий процесс
Меньше чем через двадцать минут в моей руке уже полупустой бокал красного сухого, а в моем животе грамм двести пармезана, и это шикарное завершение рабочего дня. Я ведь и правда потрудилась сегодня на славу — один эфир с Лазарем чего стоил.
Задумавшись о проблемах с Жанной Борисовной, которые в связи со всеми событиями как-то незаметно отошли на второй план, я делаю глоток вкусного грузинского вина. Егор возвращается с кухни вместе с табачным шлейфом, следующим за ним по пятам, и сразу
