Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С приездом, — сказал я.
Багажа у Кристины было не много — всего один чемоданчик. Явзял ее за руку, и мы вышли на опустевший перрон. По пути к залу ожидания никтоиз нас не произнес ни слова. У выхода мы остановились. Дождь лил как из ведра,и вереница такси у здания вокзала, которую я видел час назад, растаялабесследно.
— Я не хочу сегодня возвращаться на виллу «Гелиос»,Давид. Пока не хочу.
— Ты можешь пожить у меня, или мы поищем тебе номер вгостинице.
— Я не хочу оставаться одна.
— Поехали домой. Чего-чего, а свободных комнату меня визбытке.
Я заметил носильщика, увлеченно наблюдавшего за грозой. Вруках он держал огромный зонт. Я приблизился к нему и предложил за зонт сумму,в пять раз превышавшую его реальную цену. Носильщик отдал мне покупку, упаковавее в угодливую улыбку.
Спрятавшись под зонтом, мы отважились пуститься в путь подпроливным дождем, взяв курс на дом с башней. Шквальный ветер и глубокие лужисделали свое дело: через десять минут мы добрались до цели, промокнув до нитки.Из-за грозы уличное освещение не работало, и улицы затопила вязкая темнота,прочерченная пунктиром масляных фонарей и подвесных светильников, болтавшихсяпод козырьками балконов и подъездов. Я не сомневался, что чудовищнаяэлектропроводка у меня дома приказала долго жить в числе первых. Нам пришлосьподниматься по лестнице на ощупь. Когда дверь жилого этажа открылась, пахнулогарью, отчего дом показался самым унылым и негостеприимным местом на земле.
— Если ты передумала и предпочитаешь, чтобы мы поискалигостиницу…
— Нет, все в порядке. Не беспокойся.
Я поставил чемодан Кристины на пол в прихожей и отправилсяна кухню за коробкой со свечами и спичками, которые хранил в чулане. Я принялсязажигать свечи одну за другой, закрепляя их на блюдцах, в стаканах и в рюмках.Кристина наблюдала за моими действиями, стоя в дверях.
— Одна минута, — заверил я ее. — У менябогатый опыт.
Я распределил свечи по комнатам, поставил их в коридоре и поуглам, так что вскоре весь дом погрузился в неплотные золотистые сумерки.
— Похоже на собор, — сказала Кристина.
Я проводил ее в одну из спален, которой никогда непользовался, но содержал в чистоте и порядке на тот случай, если Видаль, выпивслишком много, чтобы возвращаться к себе во дворец, останется переночевать.
— Сейчас принесу чистые полотенца. Если тебе не во чтопереодеться, могу предложить обширный и легкомысленный гардероб в стиле BelleEpoque,[23] оставленный в шкафах прежними владельцами.
Неуклюжие потуги шутить не вызвали у нее ни тени улыбки, онапросто кивнула. Я усадил Кристину на кровать и помчался за полотенцами. Когда явернулся, она неподвижно сидела на прежнем месте. Я положил рядом с ней на постельстопку полотенец и от порога передвинул поближе пару свечей, чтобы ей сталочуточку светлее.
— Спасибо, — прошептала она.
— Пока ты переодеваешься, я согрею тебе бульон.
— Я не голодна.
— В любом случае горячее тебе не повредит. Если что-топонадобится, скажи.
Я оставил Кристину одну и направился к себе, чтобы снятьмокрые ботинки. Поставив воду на огонь, я уселся в галерее и стал ждать. Ливеньне унимался, дождевые струи барабанили в окна и бурным потоком неслись поводосточным трубам башни и плоской крыши, так что казалось, будто наверхукто-то ходит. Квартал Рибера, раскинувшийся вокруг, почти полностью погрузилсяво тьму.
Вскоре я услышал, как открылась дверь комнаты Кристины извук приближавшихся шагов. Кристина надела светлый халат и закутала плечишерстяной шалью, которая ей совершенно не шла.
— Я позаимствовала одежду в одном из шкафов, —сказала Кристина. — Надеюсь, ты не возражаешь.
— Оставь себе, если хочешь.
Кристина села в кресло и обвела взглядом зал, задержавшисьна стопке исписанной бумаги на столе. Она посмотрела на меня, и я кивнул.
— Закончил его несколько дней назад, — пояснил я.
— А свой?
Фактически обе рукописи я считал своими, но, не вдаваясь вподробности, снова кивнул.
— Можно? — спросила она, взяв страницу и поднося ксвече.
— Конечно.
Я смотрел, как она молча читает с замороженной улыбкой нагубах.
— Педро никогда не поверит, что сам это написал, —сказала она.
— Спорим, — отозвался я.
Кристина положила лист обратно в стопку и долго смотрела наменя.
— Я скучала, — промолвила она. — Я не хотела,но все равно скучала.
— Я тоже.
— Иногда, еще до отъезда в санаторий, я приходила настанцию и садилась на перроне ждать поезда до Барселоны. Мне казалось, намлучше встретиться в городе.
Я проглотил комок в горле.
— Я думал, что ты не хочешь видеть меня, —признался я.
— И я так думала. Знаешь, отец очень часто спрашивал отебе. Он просил приглядывать за тобой.
— Твой отец был прекрасным человеком, — сказаля. — И верным другом.
Кристина кивнула, улыбаясь, но я заметил, что ее глаза наполняютсяслезами.
— Под конец отец уже почти ничего не помнил. Бывалидни, когда он путал меня с матерью и просил прощения за годы, проведенные втюрьме. А потом неделями даже не осознавал, что я рядом. Постепенно тебяохватывает чувство одиночества и больше не покидает.
— Сочувствую, Кристина.
— В последние дни мне стало казаться, что отцу лучше.Он начал кое-что вспоминать. Я привезла с собой альбом с фотографиями, которыйон хранил дома, и иногда показывала ему, кто есть кто. В альбоме есть старая фотография,сделанная на вилле «Гелиос», где вы с ним вместе сидите в машине. Ты — зарулем, а отец учит тебя водить. И вы оба смеетесь. Хочешь взглянуть?
Особого желания я не испытывал, но не осмелился возражать втакой момент.
— Конечно…
Кристина отправилась доставать альбом из чемодана ивернулась с небольшой книжкой в кожаном переплете. Она подсела ко мне и началаперелистывать страницы, заполненные старыми снимками, газетными вырезками ипочтовыми открытками. Мануэль, как и мой отец, с трудом читал и писал, и еговоспоминания были запечатлены в образах.
— А вот и ты.
Я пристально посмотрел на фотографию и отчетливо вспомниллетний день, когда Мануэль разрешил мне сесть в первый автомобиль, купленныйВидалем, и преподал азы вождения. Потом мы доехали до улицы Панама и наскорости не больше пяти километров в час, показавшейся мне тогдаголовокружительной, прокатились до бульвара Пеарсон и вернулись назад, причемвел машину я сам.