увидеть так и не успела. В первый вечер было вообще не до еды, а потом отбор, ремонт комма, этот странный разговор по браслету и мой вечерний срыв… Раньше у меня был четкий и понятный распорядок. И что случилось, когда?.. (Нет, нельзя думать про маму!) Нельзя поддаваться эмоциям. Нельзя давать себе таких поблажек, как вчера вечером. Нужна опора, определенность и ясность, а простые и понятные ежедневные ритуалы способствуют этому как нельзя лучше.

Я встала и, захватив щетку с пастой и расческу, огляделась. Кто-то еще спал, кто-то потягивался в постели, а две кровати рядом пустовали. Я наклонилась к комму и как можно тише прошептала прямо в него:

– Ты здесь?

Не проверить я не могла. Ответа не последовало.

– Слышишь меня? – шепнула я чуть громче.

Снова ничего. Значит, вчерашний сеанс связи оборвался сам по себе. Скорее всего, еще до моего «концерта» на перекрашенном имперском пианино. Ясно, что Ланс с моим коммом перемудрил. Но теперь, видимо, все отключилось. Хоть что-то хорошо…

В ванной я глянула на свое отражение. Я заснула, забыв заплести влажные волосы в косу, так что теперь они торчали во все стороны. Глаза у меня тоже блестели нездорово, но я плеснула немного ледяной воды на лицо, и напряженные морщинки в уголках глаз разгладились. Волосы я тоже сбрызнула, и они легли в аккуратные завитки.

Нужно сосредоточиться. Сегодня воскресенье, а в понедельник первый экзамен – по этике. Сегодня последняя возможность просмотреть темы и подготовиться. Хоть как-то.

«Хоть как-то»… Я поморщилась. Раньше я бы и подумать не могла, что буду готовиться к выпускным вот так. Откладывать, отмахиваться, вспоминать в последний момент… Это ведь не я. Тесса ла’Дор не такая. Она собранная, организованная и разумная. Она знает, что зависит от экзаменов. Не только баллы.

Я глянула на комм и открыла системные уведомления. Сообщения о снятии баллов я пролистнула. Дата церемонии прощания – где же она была?

Завтра. Тоже завтра! Очевидно, об экзамене по этике я завтра буду думать в последнюю очередь…

Обеденный зал оказался серой комнатой с тремя окнами, выходившими на городскую стену. Немного солнца просачивалось сверху на стойку раздачи, и, встав в очередь, я невольно засмотрелась на эти яркие, будто чужеродные пятна света. За утренними рационами для себя и мамы обычно ходила я. Спускалась пораньше, пока не наберется толпа, но все равно вставала за двумя-тремя сонными женщинами, которые, скорее всего, спешили на раннюю смену. Солнце тогда только поднималось, пробивалось меж высоток, стелило светлые лучи по мостовой, и я жмурилась, пока стояла в ожидании своих рационов. По утрам летом в Ционе бывало прохладно, и это солнце сладко согревало. Сюда же, в душноватый обеденный зал, солнце просачивалось украдкой, будто подсматривало и нарушало правила.

Я взяла поднос: контейнер с порошковой смесью, бутылка горячего молока, которым эту смесь нужно было залить, и еще одна бутылка – с ароматизированным бодрящим напитком. Это был обычный рацион, который выдавали по утрам в любом продуктовом киоске, но от одного его вида я ощутила жуткий спазм в желудке. Как же я беспорядочно в последнее время питалась…

Не успела я сесть с подносом, как меня окликнули.

– Тесса ла’Дор?

Я обернулась. Эту женщину я уже видела раньше, мельком. Ей меня передавала дама из опеки, и эта же женщина тут же передала меня Соре. Держалась она тогда властно, и я предположила, что она из дирекции приюта. Сейчас женщина сутулилась и натянуто улыбалась.

– Тесса? Пойдемте скорее.

Она положила руку мне на плечо:

– Потом позавтракаете. Пойдемте.

Я неохотно оставила поднос. Очень хотелось есть, а потом скорее приняться за учебники. Я должна была взять свою жизнь под контроль. Обязана! У меня не было времени на задушевные разговоры с дирекцией, опекой или кем-то еще. Да и что за мягкий тон у этой женщины, почему она со мной на «вы»? Узнала, что завтра у меня церемония прощания с матерью, и хочет ободрить? Вот уж вряд ли. Она и позавчера прекрасно знала о том, почему я оказалась в приюте. Вряд ли дело в маме.

– Что-то случилось? – спросила я, когда мы шли по коридору.

– Минутку терпения, пожалуйста. Почти пришли.

По пути нам встретилась Сора – она прошла мимо, смерив меня хмурым взглядом, и чуть толкнула плечом, чиркнув коммом по моему запястью. Меня задело изящным, таким не подходящим Соре ароматом духов. Перед глазами вдруг загорелась картинка: помощник ла’Гарды тушит сигарету у ступенек съемочного павильона.

Духи, которыми не жаль пользоваться каждый день, сигареты – все это атрибуты недешевой жизни. Но если помощник главы департамента мог зарабатывать и не такие баллы, то девушка, которая работает в сиротском приюте, – вряд ли.

Я на полном ходу развернулась и уставилась Соре в спину. Ее волосы, убранные в хвост, переливались волной, колыхаясь от каждого ее шага. Слишком неестественно переливались, будто… Будто они были синтетические.

Светоотражающие частицы содержатся в любой краске для волос. Она тоже недешевая, но… Но отросших корней я у Соры не видела. Ни миллиметра. Да, только она могла краситься в свой же цвет. Ради того же блеска. Но зачем, если краска и вправду такая дорогая? Как и духи. Откуда у нее это все?

В голове зачем-то стучало одно слово. Синтетика. Синтетические пересаженные волосы. Как и кожа у ла’Гарды… Бред!

Я дернула рукой, чтобы потереть запястье, и экран браслета загорелся. В верхней его части горело свежее уведомление: «– 200 б.».

– Сора!

Я вскинула голову, но Сора уже исчезла за углом.

– У нас нет времени на разговоры. – Женщина поймала меня за локоть. – Пойдемте, очень вас прошу.

– Но…

– Идемте. Пожалуйста. У нас нет на это времени.

Я развернулась. Женщина пропустила меня вперед. Мы дошли до конца коридора, и передо мной была широкая серая дверь с именной табличкой: «Каата ла’Зира, директор».

– Мой кабинет.

Значит, я не ошиблась. Каата ла’Зира и правда здесь в ответе за все. Только вот почему она передо мной так лебезит?

– Вот, господин сенатор, Тесса ла’Дор.

Я осторожно перешагнула порог кабинета и оказалась в тесной, но удобно обставленной комнатке. Два закрытых стеллажа – вероятно, с документами, – стол с письменным прибором, чистой бумагой и пластинкой визора, за ним два широких окна, выходящих на улицу, и мягкий директорский стул, а напротив, спинками к входящим, – два стула для посетителей. На одном из них сидел человек в темном костюме, но к нам он даже не обернулся.

«Господин сенатор»? Как же директор ла’Зира боится этого человека,