Юля всхлипывает и вцепляется в мою руку. Быстро оборачиваюсь и говорю:

— Все будет хорошо. Слышишь? Да не дрожи ты. В обиду не дам. Перестань дрожать. Юля. Посмотри на меня. Я хотя бы раз тебя обманывал? Выкрутимся. Я сейчас поговорю с ними, и мы спокойно пройдем в дом. Лады? Я первый пойду, ты следом, если безопасно.

Она напуганная до смерти. Бледная.

— Не хочу, чтобы тебя били. Матвей, я не хочу этого.

— Если что, бить собираюсь я. — Подмигиваю.

Выглядываю в коридор. Держу Юльку за руку, она впивается ногтями в мою ладонь.

— Матвей, ты не понимаешь.

— Тише.

— Матвей, я беременна.

Информация вспышкой–молнией шарахает куда–то там далеко, я не сразу ее замечаю и осознаю, как и положено в бурю, когда много всего одновременно происходит. Но гром–последствия слышу отчетливо. Чуть с запозданием, что по всем правилам физики.

Оборачиваюсь резко:

— Что?

— Ничего, — отвечает Юля. Моргает раз–два–три. — Давай поищем другой выход? Мне страшно.

— Что за бред ты сейчас сказала, алкашка? Мы только что бухие в кабинке трахались, ты водку на моих глазах накидывала только в путь, задницей весь вечер вертела перед орками. Если ты еще и беременная сюда поперлась, то я тебя прибью, блин, просто. Сам в снегу закопаю.

Она ресницы распахивает, краснеет сильно–сильно. В переходе вновь шум и крики. Юля тараторит:

— Вытащи меня отсюда. Я на всё готова, лишь бы ты не пострадал. В смысле, мы оба не пострадали. Пожалуйста, Матвей, что–нибудь придумай!

Вцепляется в мою руку насмерть.

— На всё?

Она кивает. Взрыв самых разных идей и планов. Вау. Впрочем, двигать в обход — идея здравая. И лучше бы поспешить, если так решили.

— Ты ведь быстро бегаешь? — спрашиваю.

— Я готовилась к марафону. А что?

— Давай через улицу галопом.

— По снегу? Там ниже нуля!

— Слабо?

Юля глаза округляет и с упертой решимостью выдает:

— Давай.

Я беру ее за руку, и мы резко разворачиваемся. Хватаем куртки из предбанника и торопимся ко второму выходу, ведущему прямо на улицу. Им давно, видимо, не пользовались, дверь примерзла.

Толкаю — не поддается. Пробую несколько раз подряд. Наглухо.

— Твою мать! — ругаюсь. — Ну что за убогий курорт! Почему здесь все сломано?

Юля нервно хихикает.

— А я говорила, тут убого! Она снаружи, может, заперта?

— Может.

— Так, а тут что?

Юля подходит к окну и начинает распечатывать. Дергает за ручку, и рамы распахиваются. Ледяной воздух мгновенно заполняет тамбур, мороз зубами–бритвами впивается в кожу. А у этой дамы вся задница голая. Я быстро подхожу и захлопываю створку.

Юлина короткая куртка едва прикрывает талию. К ней полагаются штаны, как я понимаю. Но сейчас их нет.

На Юле только полотенце. Смотрим друг на друга.

— Ну что, прорываемся через пьяных дебилов или все же бегом с голыми жопами по снегу? — спрашиваю я.

Она бросает взгляд на свои голые ноги в шлёпках.

— По морозу, конечно, — выдает решительно. — Я закаленная.

Еще раз критически ее оглядываю.

— Так мы тебе точно что–то отморозим. А тебе еще рожать, раз беременная. — Закатываю глаза. Но тревога не отпускает. Ну просто... да фиг знает, что у нее в голове.

Эта девица всегда так со мной поступает — дезориентирует и пользуется реакцией. Задала задачку, я ведь теперь об этом думаю. Но нет, не может быть. Не складывается.

Быстро снимаю пуховик и набрасываю на Юлю. Натягиваю капюшон. Застегиваю молнию под горло. Куртка ей почти до колен. Так лучше. Упаковали Белоснежку.

Я подхожу к окну. Мешкаю, оборачиваюсь. Кожа покрывается «предвкушающими» мурашками. Вдох–выдох.

— Готова? — спрашиваю.

Юля кивает:

— Готова, конечно. Я сибирячка или, мать твою, кто?!

— Тогда валим. На счет «три»! Один, два...

Я распахиваю окно, забираюсь на подоконник и спрыгиваю в снег. Иглы дикого холода вонзаются в кожу, вздрагиваю, но думать об этом некогда. Адреналин, посторгазменный кайф, напряжение дня — всё это дурит голову покруче мороза. И меня вдруг почему–то разбирает дикий ржач, с которым невозможно справиться. Ну до чего дебильная ситуация!

— Ты чего? — подозрительно спрашивает Юля.

Я протягиваю руки.

— Давай, прыгай, красавица моя. Быстрее, пока я не примерз.

— Чего ржешь–то? — Юля забирается на подоконник.

— Холодно пздц! Такого в моей жизни еще не было, Юлька–а!

Она тоже улыбается. А потом звонко смеется.

— Точно поймаешь? Страхуй меня, Матвей.

— Ну, разумеется, поймаю.

Юля смотрит на меня сверху вниз и решается. Крепко держу за талию, пока она аккуратно перелезает. Окно невысокое, но все же небольшой прыжок нужно сделать. И я ловлю, конечно же. Какие сомнения? Крепко обнимаю, держа на весу.

Наши глаза на секунду встречаются. Мы смотрим друг на друга не с ледяным убийственным равнодушием, подозрением или ненавистью. А беззаботно улыбаясь. Поймали уникальный, блть, момент.

Время останавливается. Мир покачивается влево–вправо. Холод исчезает. Есть только ее глаза, ее улыбка. Я снова разбиваюсь об это все вдребезги. Тянусь и целую в губы.

В этот момент Юля наступает на снег. Закаленная сибирячка, видимо, не ожидала, что он холодный. Дергается, взвизгивает! Хватает меня за шею и наваливается всем телом. Без предупреждения! Моя шлёпка на плоском ходу скользит безбожно.

Если до этой секунды события сыпались одно за другим, мы адски спешили. Сейчас попадаем в слоу–мо. Одной рукой я хватаю Юлю и прижимаю к себе, чтобы не рухнула в сугроб. Второй вцепляюсь в карниз. Который легко и быстро выламывается. Ноги разъезжаются, стараюсь удержать равновесие. Не выходит!

Я пыжусь еще секунды две, после чего... заваливаюсь прямо в снег! Юльку держу изо всех сил, чтобы не ударилась. Она на меня прямо падает, ноги поджимает и лбом в нос впечатывается.

А–а–а! Как же холодно! Реальность впивается в кожу. Искры из глаз сыпятся.

И лишь ее хохот, сперва на периферии, затем громче, разряжает обстановку.

Юлька смеется самым натуральным образом. Громко, искренне! Лежит на мне сверху и заливается. Вот как на эту выдру злиться?

Пытаюсь встать.