— Тебе в самом деле нравится… я имею в виду платье? — елеворочая от волнения языком, выдохнула Уитни.

— Нравится? — рассмеялась Энн. — Дорогая, оно совсем как ты— дерзкое, элегантное и непохожее на другие! — Она протянула руку, с которойсвисал великолепный изумрудный кулон. — Мартин спросил меня сегодня утром,какого цвета твое платье, и только сейчас принес это и просил передать тебе. Онпринадлежал твоей матери.

Изумруд был большим, квадратным, окруженным сверкающимибриллиантами. Он вовсе не принадлежал ее матери — Уитни когда-то часамирассматривала все сокровища и безделушки в материнской шкатулке длядрагоценностей. Но сейчас она слишком нервничала, чтобы возразить. Девушкастояла, не смея пошевелиться, пока тетка застегивала цепочку.

— Идеально! — радостно воскликнула Энн, отступив на шаг иизучая общий эффект.

Камень улегся во впадину между грудями и действительнооказался превосходным дополнением к платью.

Взяв племянницу под руку, леди Энн повела ее к двери.

— Пойдем, дорогая, настала пора твоего второго официальногодебюта.

В этот момент Уитни всем сердцем пожалела, что рядом нетНиколя Дю Вилля, чтобы помочь ей и на этот раз.

Отец уже нетерпеливо топтался у подножия лестницы, чтобыпроводить дочь в бальную залу. При виде Уитни он остановился как вкопанный, ипотрясенное восхищение на его лице вернуло Уитни почти совершенно утраченнуюуверенность.

Под широким арочным входом в залу отец остановился и кивнулмузыкантам, и те поспешно опустили инструменты. Уитни ощутила, как взгляды всехприсутствующих устремились на нее, услышала, как шум мгновенно утих, а голоса исмех постепенно замерли, и в зале наступила зловещая тишина.

Девушка глубоко, прерывисто вздохнула, устремила рассеянныйвзгляд поверх голов гостей и позволила отцу отвести ее в центр комнаты.

Настороженная, полная любопытства тишина по-прежнему ничемне нарушалась, и, найди в себе Уитни достаточно мужества, она просто подобралабы юбки и сбежала. Однако она тут же вспомнила Николя Дю Вилля, его гордуюнепринужденную элегантность и тот вечер, когда он помог ей взлететь на вершинууспеха. Будь он здесь сейчас, наверняка наклонился бы и прошептал ей на ухо:«Они всего-навсего жалкие провинциалы и ничего больше, cherie! Выше голову!»

Гости расступились, пропуская молодого рыжеволосого человека— Питера Редферна, так часто и немилосердно подшучивавшего над Уитни в детстве.Теперь же, в двадцать пять, волосы Питера, слегка поредели, но мальчишескаяулыбка и задорные глаза оставались теми же.

— Боже! — воскликнул он с нескрываемым восхищением. — Этодействительно ты, маленькая разбойница? Куда дела свои веснушки?

Уитни, проглотив испуганный смех при столь непочтительномприветствии, вложила, однако, ладонь в протянутую ей руку.

— А куда, — отпарировала она с сияющей улыбкой, — ты подевалсвои волосы?

Питер разразился смехом, и все, словно очнувшись, заговорилиразом, столпившись вокруг Уитни к спеша поздороваться. Напряженность в душе всенарастала, но девушка подавляла страстное желание повернуться и поискатьвзглядом Пола. Минуты шли, а она продолжала механически повторять одни и те жеслова. Да, ей очень понравился Париж. Да, дядя Эдвард здоров. Да, она будет радапосетить бал, прием или ужин.

Четверть часа спустя, когда Уитни беседовала с женойаптекаря, Питер все еще держался поблизости. Слева, где собрались молодыеженщины с мужьями, раздался знакомый злорадный смешок Маргарет Мерритон:

— Я слышала, она выставила себя в Париже настоящимпосмешищем! Ее просто сторонились в обществе, и почти никто не принимал!

Питер тоже расслышал это и весело улыбнулся Уитни:

— Пора встретиться с мисс Мерритон лицом к лицу! Нельзя жевечно избегать ее! Кроме того, она приехала кое с кем, кого ты еще не знаешь!

По настоянию Питера Уитни нерешительно обернулась к давнемуврагу. Маргарет по-хозяйски вцепилась в рукав Клейтона Уэстленда. Еще днемУитни была твердо уверена, что ничто, ничто на свете не заставит ее презиратьУэстленда больше, чем в тот Момент, однако достаточно было увидеть его рядом сМаргарет, понять, что и он внимал ее злобным выпадам, чтобы неприязньпревратилась в жгучую ненависть и неподдельное отвращение.

— Мы все ужасно разочарованы тем, что ты так и не сумеланайти себе во Франции мужа, Уитни, — ехидно пропела Маргарет.

Уитни оглядела ее с холодным пренебрежением:

— Маргарет, каждый раз, когда ты открываешь рот, я так ижду, что оттуда высунется змеиное жало!

Она брезгливо подобрала юбки и уже хотела отвернуться, ноПитер сжал ее локоть.

— Уитни, позволь представить тебе мистера Уэстленда. Он снялдом Ходжеса и тоже только что вернулся из Франции.

Все еще больно переживая жестокий укол Маргарет, Уитнинемедленно заключила, что если Уэстленд только что вернулся из Франции, значит,именно он наговорил Маргарет всякой чуши о том, что она будто бы считалась тамнастоящим изгоем, парией, на которую все смотрели с жалостью.

— Вам нравится жить в деревне, мистер Уэстленд? —осведомилась она с усталым безразличием.

— Большинство людей отнеслись ко мне крайне дружелюбно, —многозначительно ответил он.

— О, я в этом уверена, — бросила Уитни, почти ощущая, как онвновь раздевает ее взглядом, словно тогда у ручья. — Возможно, кто-нибудь изваших новых друзей будет так добр, что покажет вам границы наших владений стем, чтобы вы больше не попадали в неловкое положение, проникая в чужоепоместье и злоупотребляя нашим гостеприимством, как сегодня.

Настороженное молчание; вновь воцарилось Среди собравшихся,веселость на лице Клейтона мгновенно исчезла.

— Мисс Стоун, преувеличенно терпеливо начал он, — мы,кажется, неудачно начали наше знакомство. — И, кивнув на танцующих, вежливопредложил:

— Возможно, вы окажете мне честь и согласитесь подаритьтанец…

Если он и сказал что-то еще, Уитни уже не слышала, потомучто за спиной, совсем близко раздался мучительно знакомый низкий голос:

— Прошу прощения, мне сказали, что сегодня Уитни Стоун будетздесь, только я никак не могу узнать ее.

Чья-то рука коснулась ее локтя, и сердце Уитни забилось,словно обезумевшее. Не в силах вымолвить ни слова, она молча позволила Полуповернуть ее лицом к себе.

Она чуть приподняла голову и, встретившись взглядом с самымиголубыми глазами в мире, порывисто протянула руки и почувствовала пожатиетеплых сильных пальцев. За последние четыре года она сотни раз представляла этусцену и сочиняла дюжины остроумных реплик, которыми собиралась приветствоватьПола, но сейчас сумела выдохнуть лишь два слова: