— Почему?

— Сложно сказать… — по лицу Анны пробежала судорога отвращения. — В первый раз я была очень пьяной и очень доброй, тем более что отказывать было вообще неуместно, потому что у Макса был день рождения и отношения между нами тогда были… дружелюбными. А потом, не знаю откуда, в голове моей появилась мысль… Наверное, из книжек, из какого-то женского психологического романа. Я решила, что должна пережить все это несколько раз, только не всерьез, а понарошку. Тогда эта ледяная заноза в моей душе растает и я стану жить спокойно, не возвращаясь то и дело мыслями к тому страшному дню. Как это называется… Заверши свой гештальт!

«Гештальт — это концепция миролюбивого пофигизма», — шутил профессор Шидловский с кафедры экстремальной психологии.

— Это не так называется, — Михаилу пришлось моргнуть несколько раз подряд, чтобы прогнать слезы, навернувшиеся на глаза от пронзительного сочувствия к Анне. — «Глупость» это называется. От постоянного ковыряния старая рана никуда не денется, только болеть начнет сильнее. Ничего от такого, с позволения сказать, «моделирования» не растает, и ни от какой занозы ты не избавишься.

Анна хмыкнула и коснулась левой рукой деревянной спицы-заколки на затылке. В этот раз она собрала волосы в не очень тугой узел и заколола их по-восточному — двумя спицами крест-накрест. Пытливый ум мог бы истолковать две скрещенные заколки как проявление неосознанного стремления защитить свой тыл от нападения.

— В психоанализе есть такое понятие, как абреакция, — после небольшой паузы продолжил Михаил. — Это пересказ и вообще любое повторное переживание травматического события, которое, кстати говоря, может происходить и в форме ролевой игры. Абреакция помогает нам осознать подавленные эмоциональные реакции. Проще говоря, — позволяет выплеснуть скопившиеся и удерживаемые эмоции. Но! — Михаил по-менторски поднял вверх указательный палец, желая подчеркнуть важность своих слов. — Делается все это с помощью аналитика и под его контролем. Нельзя заниматься самолечением. Разве тебя в детстве этому не учили?

— Не помню я уже, чему меня учили, — отмахнулась Анна. — Но ты прав, мне все это самоистязание действительно не помогло. В какой-то момент я объявила, что больше не стану изображать девственницу, но очень скоро поняла, что дешевле все же будет изображать.

— Как так? — не понял Михаил.

— Макс при всей своей значительности и зашкаливающем самомнении был довольно примитивным человеком. Не поел вовремя — злился, не трахнул меня так, как ему хотелось, — тоже злился. И подолгу злился, дней пять мог меня грызть. В итоге так мне доставалось больше неприятностей, чем от самой игры. Я пыталась ему объяснить, что мне это неприятно, в подробности, как ты понимаешь, не вдавалась, но объяснения не подействовали. Он не мог понять мои мотивы и считал, что я просто набиваю себе цену… В жизни все так неоднозначно. Ты можешь презирать меня…

— Нисколько! — горячо и искренне возразил Михаил.

— Можешь и не презирать, — согласилась Анна. — Тем лучше. Я просто хотела сказать, что в статусе обеспеченной жены, которой не приходится напряженно думать о куске хлеба, есть определенные преимущества. Я, может, всю жизнь, ну не всю жизнь, а после первого пробного замужества мечтала выйти замуж за богатого и вести светскую жизнь. Приемы, званые обеды, легкая жизнь… А обернулось все скукой. И тоской… Макс жил своей жизнью, а я своей…

В голосе Анны проступил и быстро набирал обороты надрыв.

— А еще Макс был крайне несдержанным. Чуть что не так — выходил из себя, бесновался, топал ногами… Все списывалось, то есть объяснялось нервной работой, бизнес у моего покойного мужа был хлопотный, можно сказать — полукриминальный.

— Почему? — удивился Михаил, не видевший ничего криминального в производстве и продаже мебели.

— Ну как почему? — Анна открыла глаза и, глядя на Михаила, начала перечислять, загибая пальцы. — Уход от налогов, «выдавливание» компаньонов, пакости конкурентам, махинации с растаможкой мебели, использование левой рабочей силы… Если все считать, то и пальцев не хватит. А когда Макс отжал у конкурентов помещение под салон на Нахимовском проспекте, мы три недели жили в Австрии. Улетели срочно, всем кагалом — с Тамарой, с ее горничной и водителем Макса. Вернулись, когда все проблемы были разрулены. Так что всего хватало. Макс был умным человеком, он особо не зарывался, не нарывался, на рожон не лез, я же говорила, что у него телохранителей никогда не было, но тем не менее нервничал он много. Постоянно нервничал. А на ком сорвать зло, как не на жене?

«Тот еще тип», — неприязненно подумал Михаил и вдруг осознал, что у Анны могли быть вполне обоснованные мотивы для убийства мужа. Но, с другой стороны, если бы она его отравила, то вряд ли сейчас была бы столь откровенной. Лежала бы себе и рассказывала о том, как замечательно они жили. Ну, пусть не замечательно, а более-менее ничего.

— Но если к Максу я кое-как притерпелась, — продолжала Анна, — то найти общий язык с его сестрой мне так и не удалось. Тамара меня возненавидела сразу и окончательно, причем она нисколько не старалась скрыть этого. Каков привет, таков и ответ — сделав несколько неудачных попыток сблизиться, я ушла в глухую оборону. Так и жили втроем под одной крышей, но при этом каждый каждому враг и каждый сам за себя. Надо сказать, что я, наверное, находилась в выигрышном положении, потому что более-менее ладила с Максом, а Тамара с ним вечно грызлась. Даже если не было никаких поводов для ссоры, она закатывала глаза и начинала выдавать свое коронное: «Ах, если бы я могла ходить, то, ни секунды не раздумывая, убежала бы из этого дома…» Макс ярился и предлагал купить Тамаре квартиру, чтобы она, как он выражался, «отделилась и не воняла». В ответ Тамара начинала вопить про то, что она всем в тягость, что брат не только искалечил ее, но и хочет от нее отделаться, что она никуда не поедет… Такой обычный и привычный скандал на полтора часа. А буквально накануне смерти Макса они с Тамарой повздорили по-крупному. Начало я пропустила, но под конец разразился натуральный Армагеддон. Макс не просто кричал на Тамару, он орал благим матом и пригрозил лишить ее наследства. Эта тема никогда раньше не звучала во время скандалов. А тут вот прозвучала. Не знаю, была ли это просто угроза или осознанное намерение… Впрочем, это неважно, потому что Макс не успел изменить завещание, согласно которому дом и крупный вклад в банке отошли Тамаре, а весь бизнес — мне. Я — богатая наследница, но сейчас вынуждена жить вместе с Тамарой, потому что больше негде. Нужно дождаться, пока истекут положенные полгода, чтобы вступить в свои права и получить возможность распоряжаться бизнесом. Я уже знаю, что я с ним сделаю — продам как можно скорее. Где я и где мебельный бизнес?.. А пока что приходится экономить. Я живу на то, что осталось на моих картах на момент смерти Макса, несу напополам с Тамарой расходы по дому и надеюсь, что мои средства не закончатся раньше времени…

— Извини, я совсем забыл, — Михаил вытащил из ящика стола конверт с деньгами, полученный от Анны, и положил его на стол.

— Я же не к тому, — нахмурилась Анна. — И потом, по уровню моих расходов это небольшие деньги.