В ожидании прошло несколько удушливых моментов, и не было даже намека на ветерок в ветвях деревьев над головой. В затылок Дубины, прямо за ухом, впился комар, но он не спускал глаз с окна.

Когда из тени, наконец, выплыл сюртук ассасина, Дубина дождался момента, когда тот был уже готов забраться обратно на крышу, и тогда выстрелил. Винтовка издала хлопок, просвистел дротик, но когда он задел сюртук, ткань сложилась внутрь, словно пустая яичная скорлупа, прежде, чем скользнула обратно в помещение.

Дубина попался в ловушку.

Он проклинал сам себя, закидывая винтовку обратно на плечо, затем взобрался на дерево, перебрался через церковную ограду и спрыгнул на Визи-стрит. Он приземлился с перекатом, быстро взобрался по фасаду отеля к окну, но прежде, чем залезть внутрь, повис, уцепившись за карниз. Несомненно, ассасин залег там, дожидаясь его.

Он высвободил одну руку, вися на другой, и отцепил от пояса дымовую шашку, которую тут же бросил в открытое окно. Она взорвалась с приглушенным хлопком, и Дубина подтянулся наверх и пролез в проем. Он спрыгнул на толстый ковер и отклонился от окна, уворачиваясь от облака дыма. Но уже в этот самый момент он знал, что находится здесь один – не важно, убрался ли ассасин сам к этому моменту или дымовая шашка заставила его покинуть комнату. Как бы то ни было, Дубине нужно было найти его. Он прокрался вперед в темноте – комната освещалась лишь тем светом, который проникал сквозь окно и батистовые занавески. Ковер турецкий, комната богато обставлена креслами, также он увидел два стола – обычный и письменный, но не было ни одной улики, которая указывала бы на то, кто всем этим пользовался. В комнате было две двери. Та, что слева, была открыта, и Дубина направился туда.

Он вооружился двумя ножами, по лезвию на каждую руку, выставив их вперед, чтобы открыто встретить удар любимым оружием ассасина – спрятанным клинком. Добравшись до дверного проема, он остановился и прислушался. Не услышав ни звука – ни дыхания, ни сердцебиения с той стороны, – он двинулся вперед лишь для того, чтобы оказаться в еще одной богато обставленной, но пустой комнате. Над каминной полкой он увидел эмблему – военный крест, в центре которого по кругу красовалась надпись «Город Мехико, оккупационная армия».

Комнаты принадлежали Ацтекскому клубу – Великий магистр когда-то подозревал его в связях с Братством. Но зачем бы Вариусу среди ночи врываться в резиденцию своих союзников?

Дубина с ножами наготове двинулся вперед, к следующему дверному проему, и добрался до места, которое оказалось входом в номер с мраморной облицовкой. Еще одна дверь, справа, была открыта. Она вела в столовую, откуда Дубина попал в библиотеку, но так и не нашел следов ассасина. Вторая дверь библиотеки вывела его обратно в самую первую комнату, но он сразу же понял, что дверь в нее была закрыта, когда он пролез через окно. Ассасин водил его кругами.

Дубина бросился к окну, взглянул вниз на пустую улицу, а затем вверх – как раз вовремя, чтобы заметить, как край плаща ассасина хлопнул о край крыши. Он убрал ножи в ножны и полез следом. На крыше Дубина пригнулся и стал ждать. Рядом не было здания, расположенного достаточно близко, чтобы можно было на него перепрыгнуть, а значит, ассасин был где-то рядом, прятался в лабиринте труб и фонарей.

– Не знаю, что там варится у тебя в башке! – крикнул Дубина, и его голос эхом разлетелся над крышей. – Но не тебе со мной тягаться! Мой дед загонял ассасинов вроде тебя! Он одолел величайших из вас!

Последовал момент тишины. Затем он услышал резкий свист лезвия, летящего в его сторону, и бросился вниз, пока с него не сняли скальп. Нож скатился с крыши на улицу.

– Твой дед когда-то был ассасином, – раздался ответ. Голос доносился до Дубины откуда-то справа. – Он восстал против Братства и Кредо, которого поклялся придерживаться. Он был не кем иным, как трусом и предателем!

– Но не предателем правды! Он никогда не предавал Орден тамплиеров! – Дубина зарядил винтовку еще одним усыпляющим дротиком. – И он научил меня убивать вредителей вроде тебя.

Дубина знал, что ассасин может заставить свой голос доноситься не оттуда, откуда, казалось бы, должен был. Поэтому он закрыл глаза, задержал дыхание и прислушался к другим звукам. Услышав шорох ткани слева, он направил винтовку на звук, не открывая глаз, ведомый лишь слухом и внутренним зрением. Он выстрелил.

Услышав кряхтение, он открыл глаза и помчался к выступу, через который перепрыгнул ассасин.

Томми шел по Бродвею к особняку, где жил с тех самых пор, как вернулся с войны. Дом представлял собой вновь отстроенное фешенебельное здание рядом с Мэдисон-парк, принадлежавшее его состоятельному старшему брату с супругой. У них не было детей и хватало свободных комнат, поэтому они великодушно позволили Томми остаться у них и после того, как он оправился от ранения. И все же он надеялся, что не будет пользоваться их снисхождением слишком долго. Не то чтобы он не получал удовольствия от их общества. Просто у них не было никакого понимания того, что Томми пришлось пережить на войне. Временами ему казалось, что в целом городе нет никого, кто мог бы его понять. Он чувствовал себя одиноко даже в компании. Особенно в компании – такие переживания были хорошо знакомы Шону, хотя он и радовался тому, что может ходить ногами Томми.

Он только что закончил патрулирование и еще был в полицейской форме, и его вид, похоже, оказывал на прохожих несколько иное воздействие, чем обычно. Они смотрели на него искоса, и хотя держались от него на расстоянии, настроены были весьма самоуверенно и враждебно. Он видел Бауэри-бойз и Роуч-гардс довольно далеко от их владений в центре города. И те, и другие болтались по улице бок о бок, с мрачной решимостью игнорируя своих заклятых врагов. В руках у них были охапки дубинок и кучи кирпичей, а также топоры и металлические пруты. Что-то тут было неладно.

– И куда это вы, ребята, все это тащите? – спросил Томми ближайшего парня, который выглядел как ирландец из Файв-Пойнтс.

– Завтра отвечу, – ухмыльнулся парень, наполовину огрызаясь. – Честное слово.

Парень зашагал дальше. Томми, возможно, стоило задержать его и узнать правду, но было уже поздно, он был не при исполнении, к тому же один, а на улицах было полно таких же, как этот мужик. Поэтому Томми пошел к дому восвояси.

Его брат сколотил неплохое состояние на производстве, и пока Томми воевал, тот зарабатывал деньги, продавая обмундирование, которое Томми и его соратники по Союзу использовали в сражениях. Впрочем, прибывая на поле боя, большая часть экипировки оказывалась бесполезной. Сапоги разваливались после дождя, продовольствие в жестянках оказывалось тухлым. Его брат заявлял, что ничего не знал об этих дефектах, и изъявлял желание все исправить и возместить. Томми хотелось верить, что он говорил искренне.

Он дошел до Юнион-сквер и прошел мимо высоченной конной статуи Джорджа Вашингтона, как вдруг услышал впереди крик женщины, звавшей на помощь. Томми отстегнул от пояса дубинку и побежал на север через парк, и Шона, глубоко погруженного в течение этого воспоминания, увлекла стремительность момента – ветер в волосах и топот его собственных ботинок по гравию. Добравшись до дальнего края парка, Томми увидел на Бродвее съехавший с дороги экипаж, возле которого стояли два головореза, а ноги еще одного торчали из открытой двери. Извозчик спокойно сидел, будто ничего не происходило, и это совершенно точно означало, что он тоже участвует в ограблении. Других пешеходов поблизости не было.