— Дружок, — сказал я. — Дружок.

Слоненок махнул ушами. Вполне дружественно.

— Ну что, пойдем… Туда.

Я махнул рукой, и мы пошли. От ручья повернули. Слоненок следовал за мной спокойно, безо всяких капризов, это хорошо, что он сразу во мне признал старшинство.

— Я иду на юг, — рассказывал я. — Знаешь, что такое юг? Там всегда тепло. И растут бананы. Я вот бананов никогда не пробовал, ты, наверное, тоже. Но это ничего. Раньше люди на лошадях скакали, потом на машинах ездили. Но где-то и наверняка слонов использовали…

Давно я ни с кем не разговаривал, с собой не считается. Надо всегда разговаривать, чтобы не одичать. Раньше я с Волком разговаривал, сказки ему рассказывал, ну и просто о жизни. Теперь буду со Слоном. Здорово. И проблем меньше — не надо логово зорить.

Брели по лесу, настроение у меня начало постепенно улучшаться. И я даже стал думать, что слон — это мне указание и есть, но вдруг в совершенно неподходящем месте слоненок повернул направо. Так уверенно повернул, что я как-то тоже повернул за ним: а вдруг там все-таки грядки?

Грядок там не было. Не на грядки он наткнулся, а на сад. Яблони. Много, края этому саду не видно. Старые яблони уже перемерли, но от них отродились новые и злые, все другие деревья эти яблони сумели как-то уничтожить и теперь господствовали в окружающем пространстве. И яблок на них висело невпроворот просто. И все красные. Вот она, кормовая база для целой слоновьей колонии. Мне, кстати, тоже можно было бы здесь продержаться, яблок хватит. Я не слон, конечно, и не дикий, мне яблоками не пристало питаться. Но на крайний случай…

Я выбрал яблочко покраснее, сорвал, протер о рукав — я в книжках читал, что яблоки принято обтирать о рукав для того, чтобы уничтожить вредных микробов, и с тех пор всегда так делал, откусил. Яблоко оказалось, в общем-то, сладким, но при этом еще каким-то горьким и твердым, как раз на слоновий вкус. Я доедать не стал, протянул слоненку. Он мягко взял его хоботом, сунул в пасть.

После яблока у него, видимо, аппетит разыгрался, слоненок принялся обрывать другие яблоки и ловко метать их на зубы. Он ел, а я стоял, смотрел. Много в слона влезло, ванна почти. Зимой его трудно содержать, наверное. Сено надо запасать, раньше для коров сено запасали, я читал…

И вдруг я увидел странное кое-что. В правом ухе у слоненка торчал сучок. Острый и вилочкообразный, он прокалывал ухо в двух местах, как старинная булавка. Эко…

Первая идея, которая у меня возникла, — другие.

Другие.

Другие — это одна из самых наших излюбленных легенд. Даже не легенда, а тема для беседы или, что еще лучше, для спора. Бывало, зимой возьмем сушеных снетков или вишен, устроимся возле печки поудобнее и рассуждаем: а может ли быть так, что после пандемии остались другие разумные люди? Ну, где-нибудь. Я обычно утверждал, что никаких разумных людей нигде нет, и быть не может. Если бы они были, то за все прошедшее с прибытия Алекса У время обязательно проявились бы. Хромой мне возражал и приводил доказательства, накопленные, опять же, со времен Алекса У. Доказательств было несколько.

Однажды, лет, наверное, семьдесят назад, кто-то из предшественников, то ли Козявка, то ли Лось, то ли еще даже Красный, первый после Алекса У, встретил кого-то. Вроде как человека. И этот человек даже что-то ему рассказывал, какие-то секреты, что именно, неизвестно, поскольку это было очень уж давно. Я говорил, что встретил он совсем не человека, а лешего, тогда еще водились в лесах настоящие лешие, которые бывают в сказках. Потом расплодилось диких, и они всех леших истребили, конечно. Хромой отвечал, что Красный был человек умный — и лешего от просто человека отличить мог. Так что какие-то другие, возможно, были. Но сейчас уже однозначно умерли.

Так что вот.

Машина еще. Однажды тот же Козявка, который очень любил походы в разные стороны и был вообще любознательным, так вот, однажды Козявка видел машину. Машин вокруг много, особенно в городах, но все эти машины были ржавыми и нехорошими, на машинах селился какой-то особый густо-зеленый едкий бурьян. Даже те машины, что стояли под крышей, даже эти и то умудрились как-то испортиться и обурьяниться. Но вот Козявка однажды шагал по лесу, путешествовал куда-то к морю и в своем этом путешествии наткнулся на дорогу. Не на дорогу даже, а на поваленные деревья. Но повалены они были не в беспорядочности, как от плавуна, и не в круг, как от смерча, а в одну сторону. Козявка взлюбопытствовал и решил выяснить, чем все это заканчивается. И пошел вдоль деревьев. И в конце обнаружил машину.

Совсем новая машина, и стояла она не дольше года — под ней не успела даже вырасти как следует трава. На машине не было совсем ржавчины, но тем не менее она была испорчена — вся ее корма была разворочена и наружу торчали какие-то провода и медные трубы. Козявка изучал машину почти два дня, однако ничего толком понять не мог и отправился дальше в свой поход, поскольку наступал сезон и где-то вдалеке уже поспевали длинные и очень вкусные дыни. Урожай.

Это была единственная рабочая машина, которую видели мы, люди. Якобы видели.

Следы. Наиболее загадочное явление. Следы встречались, и рассказов о них я слышал достаточно, так же как и о загадочных тенях, мелькавших вдалеке в предзакатные часы. Каждый из тех, кто жил после Алекса У, рассказывал о следах. Об отпечатках ног и отпечатках рук, Хромой любил меня попугать перед сном хорошей историей про следы. В других и в машину я не очень верил, подобной дряни придумать можно сколько угодно, компот, доказательств этому никаких. А вот следы…

Я сам однажды видел что-то похожее на след. Прямо в лесу. След ребристого тяжелого ботинка. Вокруг был мох, а в одном месте желтела песчаная дыра. И там, на желтом-желтом песочке, отпечаток. Такой четкий, ровный. И никаких башмаков вокруг. Будто из неба свесилась длинная нога, пришлепнулась и опять втянулась в облака.

Как объяснить следы, не знал ни я, ни Хромой, хотя у меня была такая идея — я предполагал, что это дело смерчей. Смерч мог поднимать в воздух тяжелые ботинки, заносить их на большую высоту и ронять вниз. И при подобном ронянии возникали отпечатки. Ну а эти кожаные ботинки могли вполне уносить лисы и потом с чавканьем пожирать их в своих глухих норах, ой-ой-ой…

Хромой возражал. Он говорил, что так мог возникнуть единичный след. Объяснить же цепочку следов нелегко. На это я не мог ничего возразить, я цепочки следов не встречал никогда.

И про следы, и про машины, и про других мы могли спорить долго, благо зимние вечера были длинны, а сальные свечи Хромой порой вдруг начинал ожесточенно экономить.

Другие волновали. И не только меня и Хромого, они всегда людей волновали, я это знаю. Я в нескольких книжках про них написанное встречал. Мы, люди, всегда ощущали присутствие кого-то… Или, наоборот, отсутствие кого-то. Это, видимо, какая-то наша человеческая ущербность. Я пробовал найти ответ в некоторых философских энциклопедиях, но дольше трех страниц ни одну прочитать не смог, не для моего ума, и слов уж совсем незнакомых много…