была для Эсфесов ценна, к ней относились как к принцессе крови. Но она ушла из Саша́ри, Осколка ветра и песка, к Болесу по любви. И никто не посмел перечить. Теперь дед зорко следил за моей жизнью. А поскольку ритуальные бои ещё не прошли, вынужден был встречаться со мной в присутствии главы семьи. Столетний внучок по человеческим меркам звучало смешно, а по осколочным — сущий ребенок.

Машина медленно подъехала к центральному входу, услужливый дворецкий открыл мне дверь, протягивая руку в ожидании ключей.

— Добрый день, володарь Анджей! Вас ожидают в белой гостиной. Желаете поставить Вашу машину в подземный паркинг или в гостевых гаражах?

— Добрый, Коста! Ставь в паркинг, подозреваю, что задержусь на этот раз. А у отца есть гости?

Невинный на первый взгляд вопрос заставил Косту побелеть. Он едва слышно прошептал:

— Не дозволено говорить, володарь Анджей! — глаза дворецкого не поднимались от земли. Рука была протянута за ключами. — Велено передать, Вас ожидают.

— Коста, ты меня с детства знаешь. Мне есть чего опасаться? — Ключи медленно опускались на открытую ладонь.

Старый василиск поднял глаза и молча моргнул один раз. Как когда-то в детстве, когда я спрашивал в хорошем отец настроении или нет. Безобидный шифр, где «Да» — моргнуть один раз, «Нет» — моргнуть два раза.

— Я передумал, машину в гостевых оставь. И вели к пяти вечера запрячь Ферзя, хочу осмотреть отчий дом. Соскучился.

Коста кивнул и отправился перегонять машину.

Все интересней и интересней. Поднимаясь по ступеням ко входу обратил внимание на какую-то параноидальную чистоту вокруг. Идеально чисто было везде. Свежевскопанный грунт на клумбах, ядовито зелёный газон, не смотря на начало осени. Идеально отполированные балюстрады лестниц. Вроде бы придраться не к чему, но это настораживает. Все блестело, нигде не было ни пылинки, во всех комнатах через которые я проходил был сделан ремонт. Чужой человек этого не заметил бы, ведь все материалы идентичны тем, которые здесь были до ремонта. Но я видел.

Ковры, паркет, светильники, даже мрамор на каминных полках заменены. Всё вокруг!

Я понимаю, если бы все переделали, тогда можно было бы заподозрить, что у отца появилась куртэ́сса, которая смогла тронуть его сердце. Но здесь все было оставлено так же, как и было.

Шагать по новому, идеально отполированному паркету было непривычно, не было скрипа половиц. Вибрация коммуникатора дала знать, что тетушка Аннэ уже в курсе моего прибытия домой и жаждет встретиться.

Что же имел ввиду Коста!?

Двери белой гостиной были открыты, поэтому удалось услышать обрывок фразы до появления в поле зрения беседующих.

— … Конечно мы чтим конвенцию! Наш род даже активно сотрудничает с людьми в области генной инженерии, здорового питания, фармакологии.

— … Мы знаем об этом, но вам придется…

— Да мы не против, мальчик пройдет все проверки. Но почему мы? Мой сын еще даже не перешел на третью кварту, Зверь недоразвит. Он же безобидный! И хотелось бы узнать суть обвинений и личность обвинителя, — отец откровенно лебезил, что было совершенного на него не похоже.

Пора бы уже и моей персоне появиться. Нарочито громкими шагами прошёл последние пару метров. Наш наставник в гимназиуме называл такую походку «походкой слонопотама».

— Доброго дня, отец! — слегка склонил голову в знак уважения. Переведя взгляд на гостя, я замешкался. Весьма неожиданно было увидеть воочию одного из полулегендарных Хранителей мира между людьми и Осколками. — Доброго дня, достопочтенный Конвент!

В белой гостиной, пронизанной светом сквозь окна во всю стену, восседали два абсолютно противоположных друг другу мужчины. Сам их вид был настолько разным, насколько этот было возможно. Болес Кшесинский напоминал цыганского барона, приземистый, коренастый, темноволосый, с жёсткой бородой и усами, смуглой кожей, темным цепким взглядом. Конвент же напротив был высоким, болезненно худым, несколько узловатым мужчиной, с абсолютно белой кожей, волосами, ресницами, бровями и кроваво красными глазами. Кажется, таких людей здесь называли альбиносами. Остальные участки тела Конвента были скрыты под фиолетовым плащом. Мужчины, до этого буравившие взглядом друг друга, уставились на меня с легким недоумением.

— Прошу изъясняться прямо, в чем обвиняют нашу семью, и кто обвинитель? — я решил, что стоит задать интересующие меня вопросы.

— Анджей, где твои манеры?! Подслушивал как какой-то сопливый мальчишка! — Отец был зол, кажется я услышал то, что мне не полагалось слышать.

— Вы беседовали достаточно громко, чтобы не пришлось подслушивать, отец. — Я все также смотрел прямым взглядом на Конвента. Опасаться мне было нечего, скорее взыграло любопытство. — Прошу прощения за излишнюю прямоту, но хотелось бы знать в чем нас обвиняют, если уж за дело взялся достопочтимый Конвент.

Конвент окинул меня отсутствующим взглядом, коего могла быть удостоена табуретка на кухне. Ну стоит и стоит себе. По законам василисков еще месяц я не имел права голоса. Моим опекуном был отец, а в случае его отсутствия — дед, либо любой другой старший мужчина в роду как по отцовской, так и по материнской линии.

— Простите его неучтивость, господин Конвент. Он слишком своенравен, мало я его порол. Если бы вы появились через месяц, он бы уже сам нёс ответственность за свои действия. А пока я ещё вынужден защищать этого змееныша, носящего мою фамилию. — Под конец фразы голос отца из лебезящего превратился в жало, сочащееся ядом.

— Отец, ты как всегда оригинально выражаешь свои отцовские чувства. Я тоже по тебе соскучился. Но здесь скорее вопросы по твоей части. Это ты у нас великий экспериментатор. Кого в этот раз затронули твои опыты? — Поскольку присесть мне никто не разрешил, а стоять истуканом надоело, я прошелся вдоль дивана, на котором восседал Конвент, к отцовскому бару. Открыл резной хрустальный штоф с виски и… передумал. В середине дня, да еще и при Конвенте пить явно не стоит. Вернув штоф на место, взял бутылку с минеральной водой и плеснул себе в стакан. Прекрасно утоляет жажду. Между тем я заметил внимательный наблюдающий взгляд моего обвинителя. Он оценивал каждое мое действие, анализировал и отправлял в свою воистину бездонную память. Любая эмоция, реакция, действие затем могли быть вынуты оттуда для сопоставления картины происшествия.

Дед часто говорил, что наблюдательность у меня практически как у зрелого тренированного Конвента, я могу попытать счастья на экзамен в святая святых Междумирья. Это лучшая из возможных карьер в Осколках. Но меня это не прельщало. Не хотелось променять родовую кабалу на конвенциональную.

Я продолжал молча отпивать мелкими глотки минеральную воду, глядя спокойным и уверенным взглядом на альбиноса.

— Как я уже говорил вам, володарь Кшесинский, ваш род обвинён в нарушающих