– Он сказал, что ты хотела устроить мастерскую на крыше нашего дома.

– И что?

– Эш привела его ко мне.

– Эш?

– Моя дочь. Он увидел кольцо, которое ты ей подарила.

– И что?

– Он сказал, что хочет вернуть тебя.

– Вернуть? – Молли чувствует, как сердце замирает в груди.

Обиды, обиды, обиды… Что они значат? Что значит все отчаяние этого мира, когда оживают надежды?!

– Им нужен твой талант, Молли.

– Талант? – Что значат все надежды одного человека, когда целый мир убивает их отчаянием?! – Не я?

– Нет, Молли. Не ты. Талант.

– Я не хочу…

Илия еще что-то говорит, но она уже не слышит его.

– Ты не понимаешь! – перед глазами мелькают рисунки Кузы. Вся ее жизнь. Все ее мечты и надежды. – Они заберут мою жизнь! Заберут то немногое, что у меня осталось!

– Молли!

– Нет! – дрожь начинает бить тело. – Куза права! Это хуже, чем смерть!

– Но, Молли…

– Ты не знаешь, что это! Думаешь, что знаешь, прочитав пару газет, но это не так! Хочешь что-то понять? Зайди в палату Кузы! Думаешь, со мной все будет иначе? Нет! Они заберут у меня тело. Заберут у меня жизнь. Мою жизнь, понимаешь? – она плачет, уткнувшись Илии в плечо. – Я не хочу этого. Мне это не надо. Я видела эту жизнь. Там ничего нет. Ничего!

– Молли.

– Даже Дорин! Разве ты не видишь?! Он такой же, как они! Часть этого проклятого хоровода! И наша встреча с ним… Я думала, что это случайность. Надеялась, что такое возможно. Но нет. Это лишь часть маскарада. Все было подстроено! Даже чувства! – она захлебывается рыданиями. – Не хочу! Пожалуйста! Не хочу больше этого! Не надо! Хотя бы ты!

– Молли…

– Не отдавай им меня! – она целует его солеными от слез губами. – У меня больше ничего нет, кроме этой жизни, – она расстегивает ему брюки. – Скажи мне, чего ты хочешь? Я все сделаю. Клянусь.

– Молли!

– Только не отдавай! – она сползает по его ногам вниз.

– Молли! – Илия встряхивает ее за плечи. Еще раз и еще. Светловолосая голова болтается из стороны в сторону. Беззаботные птицы щебечут в кронах деревьев.

– Тут никого нет, – шепчет Молли, снова сползая вниз.

– Хватит! – кричит Илия. Его звонкая пощечина приводит ее в чувство. – Сядь! – он слышит ее всхлипы, застегивая ремень. Слышит тихий бессвязный шепот. – У меня за городом есть дом, – он поворачивается, вглядывается в заплаканное лицо. – Мы отдыхали там, когда была жива жена.

– Не отдавай им меня.

– Ты слушаешь меня?!

– Да.

– Если ты не хочешь встречаться с Дорином, то я могу отвезти тебя туда.

– За город?

– Да.

– Одну?

– Если хочешь, то мы с Эш можем остаться с тобой.

– А если они найдут меня там? – она вжимается в скамейку затравленным зверьком.

– Не найдут. – Илия осторожно прикасается к раскрасневшейся от пощечины щеке. – Господи, что же они с тобой сделали?!

Молли всхлипывает.

– Обними меня.

– Все будет хорошо, – он гладит ее волосы.

– Обними и не отпускай.

Ялик уносит их прочь. От Аваллона. Над сводчатыми, кружевными фермами. Над гладкими неподвижными озерами. Над тенистой прохладой лесов. Вдаль. В голубое небо. Чистое и невинное, словно на картинах Молли, которые она оставила где-то в прошлом. К сложенному из бревен дому, примостившемуся на берегу журчащей реки. К поляне, усеянной белыми цветами. К пурпурно-розовым бабочкам, которых Эш ловит сачком. К тишине и покою.

– Извини, что закатила истерику, – говорит Молли.

– Да ничего, – Илия устало улыбается.

Они сидят на открытой веранде, наблюдая за его дочерью.

– Знаешь, Куза, наверное, позавидовала бы тебе.

– Мне?!

– Ну да, – Молли по-детски шмыгает носом. – Она ведь только об этом и мечтала. Завести ребенка, найти мужчину и забыть обо всем, что было.

– Я знаю много людей, которые позавидовали бы ей.

– Сейчас?

– Ну, не сейчас.

– Никто не видит обратной стороны, верно?

– Не знаю. Многие вещи невозможно понять, пока не увидишь все своими глазами.

– Думаешь, я такая же чокнутая, как и Куза?

– Нет.

– Думаешь? – Молли улыбается. Потягивается, распрямляя спину. – Ты ведь кремировал жену, да?

– Откуда ты знаешь?

– И развеял ее прах здесь?

– Так она хотела.

– Значит, она все еще рядом. По крайней мере, для тебя.

– Уже нет.

– Отвык?

– Смирился.

– Это хорошо, – Молли подходит к нему со спины. Обнимает его. – Не люблю тени прошлого.

– Могу я спросить?

– Конечно.

– Дорин. Он что-то значит для тебя?

– Значил.

– А сейчас?

– Сейчас уже неважно.

Илия чувствует спиной ее грудь. Она прижимается к нему, скользит, дразнит.

– Когда мы были вместе… – говорит Молли, и он понимает, что все эти прикосновения не более чем привычка, стереотип поведения, который сейчас не значит ровным счетом ничего. – Когда мы были вместе, мне казалось, что я никогда не смогу отпустить его. Пробовала несколько раз. Заставляла себя не считать дни. Заставляла поверить, что эти отношения не нужны мне, что это только обуза на пути к вершине. Но знаешь, проходил день, другой, и без Дорина все начинало терять смысл. Даже работа. Все превращалось в рутинный нескончаемый труд, в котором нет никакого смысла. Словно часть меня осталась навсегда с ним. Наверное, у тебя было нечто подобное, когда ты потерял жену?

– Немного.

– Смотрел на Эш и заставлял себя улыбаться сквозь слезы?

– Угу.

– Вот и я так же. Только смотреть на своего ребенка и улыбаться, зная, что заботишься о нем, это нечто другое, чем смотреть на своего мужчину и улыбаться, зная, что эта улыбка делает его немного счастливее. Иногда ночами с другим мужчиной я плакала и вспоминала Дорина. Не секс с Дорином, а просто Дорина. Он улыбался мне, а я ненавидела свое тело за то, что оно возбуждается от ласк другого. Не Дорина. За то, что оно предает его. Я предаю его. И вместе с ним предаю себя. А Хак все пыхтел и пыхтел. И я не могла ни в чем обвинять его. Ведь я же ни о чем ему не говорила. А если и говорила, то давала понять, что все это в прошлом. Может быть, все дело в феромонах?