– Вы обещаете, что Марине ничего не будет сказано овозможной опасности?

– А вот этим надо заняться серьезно, – сказалДермот. – Но я хочу, чтобы вы поняли – скрывая от жены правду, выподвергаете ее риску. Впрочем, ближайшие несколько дней, пока ваша женанаходится под наблюдением врачей, опасаться нечего. У меня к вам еще однапросьба. Составьте, пожалуйста, по возможности полный список людей,находившихся на площадке у верха лестницы или поднимавшихся по ступеням вмомент убийства.

– Постараюсь, хотя не уверен, припомню ли всех. Лучшепопросить об этом мою секретаршу, Эллу Зелински. У нее блестящая память, у нееже должны быть списки приглашенных. Если хотите поговорить с ней сейчас…

– Хочу, и даже очень.

Элла Зелински бесстрастно взирала на Дермота Крэддока сквозьмассивные очки в роговой оправе, а он думал – надо же, чтобы так повезло! Спокойнои по-деловому она выдернула из ящика стола листок с машинописным текстом ипротянула его Крэддоку.

– Могу сказать почти наверняка – сверх этого списка небыло никого, – сообщила она. – Но, возможно, есть двое или троелишних – кое-кто из местной публики. То ли до них не дошло приглашение, то лиони быстро ушли. Короче, я почти уверена, что этот список точен.

– Очень квалифицированная работа, позвольте сделать вамкомплимент, – сказал Дермот.

– Спасибо.

– Наверное… извините, я в этом полный профан… наверное,ваша работа требует высокой квалификации?

– Все должно быть отпечатано четко и ясно, это факт.

– А каковы ваши обязанности? Вы, если можно таквыразиться, осуществляете связь между студией и Госсингтон-Холлом?

– Нет. К работе студии я не имею никакого отношения,разве что отвечаю на звонки оттуда либо звоню на студию сама. На мне – светскаяжизнь Марины Грегг, ее деловые и личные контакты, ну и в определенной степени яслежу за ведением хозяйства.

– Работа нравится?

– За нее щедро платят, и она достаточно интересна.Впрочем, убийство в контракте оговорено не было, – добавила она сухо.

– Вы были потрясены?

– Так сильно, что хочу спросить: вы уверены, что этоубийство?

– Шестикратная доза гиэтилмексина и так далее – чем ещеэто может быть?

– Несчастным случаем.

– Но как, на ваш взгляд, такой несчастный случай могпроизойти?

– Вам трудно себе это представить, потому что вы незнаете обстановки. Этот дом – просто склад всякого снадобья. Я вовсе не имею ввиду наркотики. Речь идет о лекарствах, выписанных доктором, но, как частобывает в медицине, так называемая смертельная доза не всегда сильно отличаетсяот дозы лечебной.

Дермот кивнул.

– У людей театра и кино разного рода провалы в памяти –дело вполне обыкновенное. Иногда мне кажется, чем больше ты талантлив какхудожник, тем меньше у тебя здравого смысла в каждодневной жизни.

– Вполне возможно.

– А сколько они таскают с собой всяких бутылочек,облаток, порошков, капсул и всяких коробочек! Успокоительное в кармашке, тоникв сумочке, таблетка для поднятия духа еще бог знает где – мудрено липерепутать?

– Но все это едва ли применимо к нашему случаю.

– Как сказать. Допустим, кому-то из гостейпотребовалось успокоиться или взбодриться, он (или она) достал свою бутылочку ито ли потому, что с кем-то в эту секунду разговаривал, то ли потому, что забылдозу – давно это средство не принимал, – положил себе в бокал больше, чемполагается. Потом отвлекся и куда-нибудь отошел, а в это время появляетсямиссис, запамятовала ее фамилию, думает, что это бокал ее, хватает его ивыпивает. По мне, такая версия куда правдоподобнее всего остального.

– Надеюсь, вы понимаете, что подобные варианты мы тожерассматривали.

– Понимаю. И все же там бродило столько людей, столькобокалов с напитками повсюду стояло! Берешь чужой и выпиваешь из него – это нетакая уж редкость.

– То есть вы не думаете, что кто-то намеренно отравилХитер Бэдкок? По-вашему, она просто выпила из чужого бокала?

– Мне кажется, что это – самое вероятное.

– В таком случае, – сказал Дермот, тщательноподбирая слова, – это был бокал Марины Грегг. Понимаете? Ведь Маринапередала умершей свой бокал.

– Может, она только думала, что это ее бокал, –поправила его Элла Зелински. – Вы ведь с Мариной еще не разговаривали? Онарассеянна до крайности. Она может взять любой бокал, похожий на тот, что был унее, и выпить из него. Я не раз видела, как она это делала.

– А «Калмо» она принимает?

– О да, как все мы.

– И вы тоже, мисс Зелински?

– Бывает. В таких делах люди склонны обезьянничать.

– Я бы очень хотел поговорить с мисс Грегг, –сказал Дермот. – Она… на удивление долго не может прийти в себя.

– Это просто каприз, истерика, – объяснила ЭллаЗелински. – Она же все время себя заводит. А тут – убийство! Оно не можетне выбить ее из колеи.

– А вас, мисс Зелински, не может выбить?

– Когда вокруг тебя целыми днями все только ахают дахватаются за сердце, – сухо ответила Элла, – поневоле впадаешь вдругую крайность.

– Вы гордитесь тем, что и бровью не ведете, когда рядомразыгрывается трагедия?

Она обдумала его слова.

– Возможно, это не самая милая черта. Но мне кажется,если такой иммунитет у себя не разовьешь, сама живо чокнешься.

– А у мисс Грегг было… у мисс Грегг трудно работать?

Это был в некотором роде интимный вопрос, но Дермот Крэддокрешил провести легкий эксперимент. Если Элла Зелински вскинет голову и глазамиспросит его, какое отношение это имеет к убийству миссис Бэдкок, придетсяпризнать, что миссис Бэдкок тут действительно ни при чем. Но вдруг ЭллаЗелински захочет рассказать, что она думает о Марине Грегг?

– Она прекрасная актриса. Ее личное обаяниебеспредельно, и оно необыкновенным образом ощущается на экране. Работать утакого человека – большая честь. Ну а в личном плане это, конечно же, чистыйкошмар!

– Aгa… – пробормотал Дермот.

– Промежуточных состояний она не знает. Либо на седьмомнебе от счастья, либо на дне бездны, эмоции все время через край, а на неделе унее обязательно семь пятниц, да не дай бог упомянуть при ней третье, пятое идесятое, потому что она обязательно расстроится.