– Совсем забыл!.. – Он полез в сумку, достал небольшую подарочную коробочку, перевязанную ленточкой, и поставил ее на перила. – Это вам с Мэгги… – Эймос изобразил улыбку. – Пригодится. – Он ненадолго замолчал, глядя на свой дом на другой стороне шоссе, потом добавил: – Аманда зайдет к вам завтра, у нее тоже есть что-то для Мэгги. Сейчас она, наверное, спит и видит сны.

С этими словами он спустился с крыльца, прошел по нашей подъездной дорожке, пересек шоссе и вошел в свой двор. Я видел, как Эймос обходил разбросанные на лужайке игрушки, как поднимался к себе на веранду и открывал входную дверь. За последние два года мой друг сильно продвинулся по службе, став далеко не последним человеком и в местных, и в федеральных силах правопорядка. Это означало, в частности, что он добровольно взвалил на свои широкие плечи куда более тяжкий груз, чем черная спецназовская рубашка, и за это я любил его еще сильнее.

Это случилось много лет назад. Нам с Эймосом было по девять лет, только что начались летние школьные каникулы. Одетые как настоящие ковбои, мы шли по центральной улице Додж-Сити, не отрывая внимательных взглядов от знаменитого кладбища Бут-хилл. Причины нашей настороженности были понятны: еще утром шериф Эймос заметил за универмагом (наш старый амбар) плохих парней и призвал на помощь своего верного друга техасского рейнджера Дилана.

Чтобы не опростоволоситься, мы решили зайти с тыла. Если бы нам удалось загнать преступников в амбар, им пришлось бы прыгать с сеновала, и тогда мы приняли бы их в четыре ствола еще в воздухе. За первую неделю каникул бандиты использовали этот путь для бегства уже в четвертый раз.

Как и следовало ожидать, банда была уже на сеновале. Едва завидев нас, преступники открыли ураганный огонь, принуждая нас сразиться с ними лицом к лицу. Натянув на лица платки, чтобы предохранить нос и рот от пыли, мы проверили, есть ли в пистолетах пистоны, и снова убрали их в кобуры, оставив клапаны незастегнутыми. Потом мы облизали прицелы наших верных карабинов и вышли из высокой травы, достававшей нам до плеч, на открытое место, бросая вызов нашим врагам. Словно молнии мы промчались через лужайку, обогнули амбар и, нырнув в кучу опилок, перекатились за укрытие (старый движок «Энвируд» на станине). Оттуда мы начали целиться в плавно движущиеся тени, видневшиеся в щели между досками, которыми был обшит сеновал. Враги были там – в этом не могло быть никаких сомнений, – и я посмотрел на Эймоса. Он кивнул, и мы выскочили из-за укрытия, паля как сумасшедшие. Как Уайатт Эрп в «Перестрелке у кораля О-Кей» или как Джон Уэйн в «Железной хватке», мы прикусили платки зубами и принялись поливать окрестности свинцом. Мы без остановки дергали спусковые скобы наших верных «винчестеров», выстреливая столько пистонов в минуту, сколько позволяли наши проворные детские пальцы. Вскоре магазины карабинов опустели, и мы, побросав их на землю, выхватили револьверы и продолжили наступление. Когда двое уцелевших бандитов все-таки спрыгнули с сеновала, шериф Эймос произвел совершенно невероятный выстрел из-за собственной спины, а поскольку на этом пистоны у него закончились, мне пришлось разбираться с последним, самым опасным членом банды в одиночку.

И вот, в тот самый момент, когда я бесшумно шагнул вперед, матерый бандит скользнул вниз по толстой веревке, зажав в зубах нож и держа в каждой руке по пистолету. Первым выстрелом я сбил с него шляпу, чтобы ослепить его, а затем прострелил обе руки. С помощью Эймоса я заковал его в наручники, а потом запер его и остальных бандитов (которые не были убиты, а только ранены, чтобы их потом можно было судить и приговорить к смерти) в тюрьме (тот же амбар), из которой, как мы оба хорошо знали, они уже завтра попытаются бежать. Только после этого мы с шерифом позволили себе отправиться в салун, чтобы освежиться стаканчиком чая со льдом.

Ни я, ни Эймос никогда не страдали от недостатка воображения. Мы могли застрелить одного и того же негодяя десять раз подряд, но он всегда возвращался – еще более мерзкий и негодяйский, что, впрочем, нас устраивало. Подайте нам побольше преступников, говорили мы, пистонов на всех хватит! Борьба добра со злом, справедливости против несправедливости поднимала нас с постелей в безбожную рань, а перспектива схватиться с очередной бандой заставляла исполнять обязанности по дому с невероятной быстротой, после чего мы мчались в прерии, чтобы преследовать конокрадов, спасать попавших в беду прекрасных белокурых дев и предупреждать кучеров дилижансов о том, что восставшие индейцы опять сожгли мост через реку.

Если и была в мире вещь, о которой мы могли грезить часами, это был, конечно, магазинный «винчестер» 69-й модели под патроны двадцать второго калибра. Попади он нам в руки, и ни одна белка, ни один енот или армадил не могли бы чувствовать себя в Диггере в безопасности. Я вырезал рекламу этой винтовки из охотничьего журнала и повесил у себя над кроватью. То же самое сделал и Эймос. Увы, «винчестер» стоил 129 долларов, а это означало, что мне придется вкалывать как минимум два лета, прежде чем я сумею скопить нужную сумму.

Эймос и я как раз поднимались по ступенькам салуна, когда дверь отворилась, и навстречу нам вышел Папа. Не успел он и рта раскрыть, как я уже выхватил оба револьвера и открыл огонь. Лишь несколько мгновений спустя я сообразил, что, опьяненный только что одержанной победой над бандой, я нарушил Правило Номер Один: никогда, никогда не направлять оружие, даже игрушечное, на человека. Воображать можно все что угодно, но целиться в реальных людей – нет.

Пока я размышлял о том, какую же глупость я совершил, Папа сунул руки за перед комбинезона, прищурил один глаз, пожевал губу и кивком пригласил нас обоих внутрь. При мысли о том, что́ меня ожидает, я едва не выронил свои револьверы – кажется, у меня даже начали заранее болеть ягодицы, но Папа всего лишь показал нам на кухонный стол и зна́ком велел сесть. Мы сняли пояса с кобурами (Правило Номер Два – никакого оружия за столом!) и послушно сели. Сказать, что на душе у меня было неспокойно, значило ничего не сказать. В лучшем случае, рассуждал я, Папа на несколько недель заберет у меня револьверы, даст кучу дополнительной работы по дому и прогуляется по моему заду ремнем. Ну а в худшем… Впрочем, об этом я даже думать боялся.

Папа тем временем снял трубку телефона и набрал номер мистера Картера. Некоторое время они о чем-то говорили вполголоса, потом Папа сказал чуть громче:

– Ты позвонишь?..

Выслушав ответ, он кивнул.

– Хорошо, встретимся на месте.

Бабушка все это время лущила горох на парадном крыльце. Услышав в кухне Папин голос, она заглянула к нам, но он махнул ей рукой, и она снова вернулась на веранду, а Папа отправился в комнату, взял с комода бумажник, мелочь и ключи от машины и, по-прежнему не говоря ни слова, показал нам на свой помятый и поцарапанный «Додж Пауэр».

Его молчание представлялось мне дурным знаком. Ладони у меня похолодели и стали липкими и влажными, а под ложечкой тревожно засосало. Да еще Эймос то и дело бросал на меня сердитые, обвиняющие взгляды, и от этого мне было еще тяжелее.

До города мы доехали в полном молчании. Пора увещеваний и устных внушений прошла, и я отлично это понимал. А хуже всего было то, что из-за меня порка ждала и Эймоса. То, что это не он, а я обстрелял Папу, не имело для мистера Картера никакого значения. Эймос там был – все остальное просто не принималось в расчет. Посмотрев на приятеля, я понял, что эта мысль уже приходила ему в голову и совершенно его не радовала.