Мэгги я, однако, ничего говорить не стал.

В конце концов мы решили, что рано или поздно Брайс вернется в свой трейлер, и, подвесив бутылочку с запиской к ручке входной двери, двинулись в обратный путь по дороге, лежавшей в тени раскидистых дубовых ветвей. Под нашими ногами хрустели сухие прошлогодние желуди, и, прислушиваясь к этому звуку, я вдруг подумал: то, что мы не видели Брайса, вовсе не означает, что он не видел нас. Конечно, доказать это я бы не сумел, и все же я был уверен, что не ошибся. Почему уверен?.. Не знаю. Я просто чувствовал это, как порой чувствуешь чужой взгляд, хотя поблизости никого нет.

Куда больше меня, однако, занимал вопрос о том, почему Брайс решил не показываться нам на глаза. За последнее время я побывал в старом кинотеатре уже дважды и не сомневался, что мой приятель прекрасно об этом осведомлен. Конечно, Брайса нельзя было назвать человеком общительным. Больше всего на свете он ценил одиночество, не имел друзей и избегал любых контактов с жителями нашего городка. Исключение он делал только для нас с Мэгги. В особенности – для Мэгги. Я бы даже сказал, что Брайс был не прочь увидеться с нами просто так, без всякой необходимости.

И все-таки когда сегодня мы сами к нему приехали, он не счел возможным нас встретить.

Почему?!

Этот вопрос не давал мне покоя. Я размышлял о нем всю дорогу до дома, но так ничего и не придумал и непроизвольно хмурился все сильнее. Думаю, Мэгги непременно заметила бы появившуюся у меня на лбу морщинку, если бы не была увлечена составлением записки для Эймоса и Аманды.

У поворота к дому Эймоса я притормозил, моя жена-егоза выскочила из кабины, сунула бутылочку с запиской в почтовый ящик и тут же вернулась обратно. Усевшись на сиденье, она приподняла ноги и с довольным вздохом закинула их на приборную доску.

– Что ты ему написала? – поинтересовался я, сворачивая на нашу подъездную дорожку.

– «У Дилана есть секрет».

Примерно за час до полуночи кто-то тихонько постучал в окно нашей спальни. Что ж, к таким вещам быстро привыкаешь если твой сосед – твой самый близкий друг.

Выглянув в окно, я действительно увидел темный силуэт Эймоса, который показал мне взмахом руки, чтобы я вышел на крыльцо. Похоже, подумал я, записка Мэгги произвела впечатление, и чего-то подобного следовало ожидать, но почему Эймос явился в такую поздноту?

Прикрыв одеялом Мэгги, которая заснула еще два часа назад, я натянул джинсы и вышел в коридор. Блу, соскочив с кровати, бесшумно двинулся следом.

Когда я открыл дверь, Эймос сидел на ограждении веранды и разглядывал серебрящиеся в лунном свете кукурузные поля. На меня он даже не посмотрел, хотя не мог меня не слышать. Не отреагировал он и когда Блу, встав на задние лапы, положил передние на перила рядом с ним. Его лицо было повернуто ко мне в профиль, однако я сразу заметил, что за последние дни Эймос сильно исхудал.

Не поворачивая головы, он показал на хлопковые кусты.

– В лунном свете они выглядят еще красивее.

Я кивнул и сделал несколько шагов к нему. На лбу Эймоса блестела испарина, лунный свет играл на полицейском жетоне, висевшем на шее на цепочке. Выглядел он так, словно очень устал. На поясе у него висели его полицейские причиндалы: наручники, фонарик в матовом черном корпусе, складная дубинка, его любимый «кимбер» сорок пятого калибра, подсумки с запасными обоймами и еще какие-то предметы, назначения которых я не знал.

– Ты, наверное, еще не ложился? – проговорил я негромко.

Он кивнул.

– Да. Уже пару дней…

– Что-нибудь случилось?

Эймос отрицательно покачал головой, но это отнюдь не означало, что ничего не случилось. Просто он не мог или не хотел говорить о том, что его беспокоит.

Я вернулся в кухню, взял из буфета два стакана, достал из холодильника графин зеленого чая со льдом и вернулся на веранду. Наполнив стакан, я протянул его Эймосу, а сам уселся на ограждение рядом с ним. Блу запрыгнул на качели и улегся, уставив на нас свой влажный черный нос.

– Спасибо. – Эймос вытер лицо ладонью и, запрокинув голову, стал рассматривать небо, с которого на нас холодно глядели миллионы звезд. Наконец он повернулся ко мне.

– У твоего… у Папы Стайлза когда-то был «винчестер» 12-й модели. Он все еще у тебя?

Я кивнул.

– Помнишь, как с ним обращаться?

– Конечно. А что?

– Ничего, просто… просто держи его под рукой.

Папин «винчестер» был гладкоствольным магазинным ружьем с подвижным цевьем, тридцатидюймовым стволом и полным чоком[15], благодаря которым из него можно было стрелять гусей, индеек и даже оленей, которые обычно не подпускают охотника слишком близко. Как однажды сказал мне Эймос, эта модель была невероятно надежной и пользовалась особой популярностью у городских гангстеров в сороковые и пятидесятые годы. В шестидесятых полиция тоже начала использовать их при штурме домов и других сооружений, а в семидесятых, во время Вьетнамской войны, морские пехотинцы и силы специального назначения применяли такие дробовики во время боев в печально знаменитых подземных тоннелях.

Со временем «винчестер» М-12, создававшийся как охотничье оружие, стал использоваться для самообороны и защиты жилища. Впрочем, те, кто планировал применять его исключительно в этом качестве, обычно укорачивали ствол на десять-двенадцать дюймов, чтобы при выстреле дробь или картечь накрывали как можно бо́льшую площадь. Звук движущегося цевья, досылающего патрон в патронник, был у этой модели достаточно громким, однако, как только «винчестеры» стали оружием самообороны, недостаток превратился в достоинство. Услышав этот характерный звук, любой человек, забравшийся ночью в чужой дом, непременно задумался бы, стоит ли ему непременно доводить начатое до конца.

Я посмотрел на Эймоса.

– Послушай, Гуталин, по-моему, ты чего-то недоговариваешь.

Он кивнул и обернулся через плечо на окно нашей спальни, где безмятежно спала Мэгги.

– У вас и так хватает причин для беспокойства. Так что… – Не договорив, Эймос соскочил с перил, поправил ремень и достал из кармана ключи от машины. – В общем, держи игрушку под рукой. Слышишь?..

– Я услышал тебя еще в первый раз, но это не значит, что я тебя понял.

Он посмотрел куда-то вдаль.

– Понимать не обязательно. Иногда достаточно просто услышать… – Эймос подобрал свою сумку, которая стояла на полу и которую я не заметил в темноте, и шагнул к крыльцу. На верхней ступеньке он остановился и хлопнул себя по лбу.