Она молчала, тогда я оттолкнула ее со словами: «Уйди! Поверь, у тебя скоро будут дела поважнее меня!» – и зашагала прочь.

– О чем это она? – спросила Яна.

– Какая борзая! Она что, действительно ради статьи строила из себя непонятно кого?

О чем дальше они говорили, я не слышала. Но, проходя в коридоре мимо диванчиков, я заметила девочек, с любопытством листающих мои распечатки.

На первом этаже и вовсе собралась кучка старшеклассников, которые со смехом читали вслух записи из дневника.

Услышав текст дневника, декламируемый нарочито писклявым голосом, мне стало не по себе, а собственный поступок вдруг показался чудовищным. Я всегда знала, что поступок дурной, но не осознавала до конца, что ли.

Мимо меня пробежали одноклассницы, и одна спросила:

– Эй, Стефа, не знаешь, в каком кабинете сегодня будет история?

Они обращались ко мне – это не шутка и не сон.

Я бросила:

– Я тебе что, бюро ответов на глупые вопросы? В каком всегда проходила, в том и будет.

И подружка девушки, задавшей вопрос, засмеялась над ней. А задавшая вопрос покраснела, и они обе ушли.

Почему здесь так? Чем лучше относишься к людям, тем они хуже к тебе. Но стоит лишь нагрубить и огрызнуться, теряя человечность, как тебя сразу признают за равного себе человека.

На втором уроке, похоже, Кира еще не знала о дневнике. Я очень внимательно за ней наблюдала. На третьем и четвертом моя врагиня все так же оставалась спокойна, заставляя меня гадать, почему ей до сих пор не донесли новость. Мне закралась мысль, что Кира пытается скрыть свою причастность к дневнику. Ведь в нем не было имен.

Но на перемене перед пятым уроком к кабинету, где у нас должна была пройти алгебра, принесся Данила. Он грубо схватил меня за руку и развернул к себе. Но, увидев меня, он, похоже, забыл, что хотел сказать, потому что просто взирал на меня несколько секунд.

– Полегче, – вырвала я свою руку из цепкого плена его пальцев.

Наконец, он пришел в себя от случившихся со мной перемен. Но сказал совсем не то, что я рассчитывала услышать.

– А ты стоишь ее, – промолвил он, отступая, точно ему было противно так близко стоять.

Я была не готова к таким словам, а потому растерялась.

Данила, не дождавшись от меня ответа, добил:

– Жаль, что я не понял, чего ты стоишь, раньше.

– Теперь знаешь. А за то, что сообщила всем, чего стоит Кира, не благодари. Она сама напросилась!

Он изумленно переспросил:

– Кира?

А потом он начал смеяться, сперва тихо, а потом все громче – до хохота. А отсмеявшись, сказал:

– Наивная девочка, ты затеяла игру, даже не зная, против кого играешь.

Он ушел, а я ощутила, что меня прошиб пот, а после зазнобило. Я точно во сне дошла до кабинета алгебры и геометрии.

Кира стояла в сторонке с Яной, как ни в чем не бывало болтая.

Не раздумывая ни секунды, я подошла к девушкам и попросила у Киры:

– Дай любую свою тетрадь.

– С чего бы это? Ты вообще страх потеряла? – яростно фыркнула девушка, но почему-то полезла в сумку и вытащила тетрадь. – Зачем тебе?

Я вырвала у нее из руки тетрадь, открыла ее и издала жалобный стон. Это была тетрадь по литературе, где на первой же странице красовалась жирная тройка. Но даже не это привлекло мое внимание. Почерк. Он был другим. Ровный, разборчивый и красивый, совершенно не такой почерк мне пришлось расшифровывать в черном дневнике.

Я вернула тетрадку и отошла.

Кира прошипела:

– Да она чокнутая!

Я стояла точно по голове ушибленная пыльным мешком. У меня пульсировало в висках. Я ошиблась. Ошиблась! Это был дневник не Киры. Но чей же он?

Я медленно обвела взглядом стоящих у кабинета девчонок и неожиданно поняла то, что всегда было на поверхности, но никогда, никогда в жизни не уложилось бы в моей голове. Потому что подобное просто за гранью моего понимания.

Сосед мне как-то сказал, что я должна найти человека, который стоит за всеми нападками на меня, – врага № 1. И я была убеждена, что нашла. Кира была такой подходящей. Но все это время я глубоко заблуждалась. Мне пустили пыль в глаза, застелив от меня правду белоснежным плащом лжи.

Враг № 1 всегда находился рядом, пряча за улыбкой острые зубы, способные разорвать любую, кто встанет на пути.

Одного я до сих пор не поняла, как я могла перейти ей дорогу? В какой момент?

Целый урок и следующую перемену, наблюдая, как одноклассники носятся с листовками дневника, я усиленно размышляла.

Нас запустили в кабинет пораньше. Многие расселись по своим местам. Учительница попросила меня вытереть доску.

Когда я уже закончила и шла на свое место, в класс вошла Лия, одетая в платье столь символичного – кровавого – цвета.

К ней подошел одноклассник и, показав распечатку с дневником, спросил:

– Ты уже видела?

Взгляд ее голубых глаз остановился на распечатке, затем медленно, точно змея перед смертельным прыжком, скользнул на меня и замер.

Я смотрела на нее, пытаясь осмыслить: ну как можно натравить на человека злых собак, а потом подать платок, чтобы вытереть кровь. Она обнимала меня в туалете и утешала. Она разговаривала со мной, когда другие отворачивались. Потому что она им так повелела. И когда все нацепили черные маски, сама осталась белой и пушистой. Она была для меня единственной нормальной, а оказалось – самой ненормальной.

Даже сейчас, казалось бы, побежденная, она наводила на меня ужас.

Дрожащими от волнения пальцами я расстегнула сумку, достала ее дневник и протянула ей. В классе стало тихо-тихо, и, когда она взяла дневник, я спросила:

– У меня лишь один вопрос: кто такая ПМ? – Она молчала, а я спохватилась: – И почему – я?

– Это уже два вопроса. – Лия взглянула на Киру и сказала: – ПМ – пушечное мясо. – Она чуть приподняла дневник, обронив: – Мило с твоей стороны, что ты решила его вернуть.

От ее взгляда у меня волосы на затылке зашевелились. Лия развернулась и вышла из класса. Кира сидела с пунцовыми щеками.

После ухода Лии все разом заговорили. Я еще стояла у доски.

Яна, сидящая на первой парте в центре, покрутила у виска и пробормотала:

– Новенькая, ты самоубийца!

У меня из груди вырвался вздох, а потом я громко вскричала:

– Да что с вами? Почему вы ее боитесь? Почему делаете то, что она скажет, у вас своих мозгов нет?

Мне так никто и не ответил. Пришла учительница, и начался урок.

Да, я читала чертов дневник, я знала, что его владелица – первоклассный манипулятор, но я категорически отказывалась верить, что целый класс не может противостоять одной выскочке.