– Родители тебя не вывозят? – спросила я.

– Я сам не хочу.

И тут меня осенило.

– Ты не учишься в СПБГУ, верно?

Он едва заметно кивнул. Я заметила в углу костыли.

– Ходишь на них?

– Немного. По комнате.

– Но почему? – вскричала я. – Ты должен выходить на улицу. Тебе нужно дышать воздухом… и не только на балконе! – Я вскочила. – Давай прямо сейчас?

– Ты рехнулась? – поморщил он нос.

– Нет. Я помогу тебе, давай выйдем во двор и просто посидим на скамейке?

– Зачем?

– Ну… я не знаю.

– Думаешь, пришла такая сестра милосердия и круто изменила мою жизнь, да? – Он пренебрежительно засмеялся. – Иди домой… или в школу, или куда там тебе еще нужно, мы не будем друзьями.

Я стояла перед ним с красными от стыда щеками, но он потянулся за пультом и включил телевизор. Я гордо вышла из кухни, уже надела ботинки, когда у меня всплыли строки из дневника Лии. «Я стояла перед ним на коленях и просила позволить мне быть рядом. Но достучаться до него у меня не получилось. Он закрылся и захлопнул двери перед всеми, кого раньше знал».

У меня в груди что-то заныло. Я быстро скинула ботинки, вошла в кухню, взяла со стола пульт и выключила телевизор.

– Не обнаглела ли ты? – рассердился Денис.

Я решительно взяла костыли и заявила:

– Я знаю, что ты делаешь!

– И что же?

– Отталкиваешь людей, которым ты не безразличен, – вот что! Ты оттолкнул своих друзей, Лию… брата.

– Дура! – крикнул он. – Люди дорожат тобой, пока ты можешь им что-то дать. А что и кому я могу теперь дать?

– Сам дурак! – огрызнулась я. – Самое важное, что один человек может дать другому, – это себя и свое общество!

– Ну да-а! И много кому в школе из ребят ты предложила себя и свое общество? Ой, постой, интереснее другое, кому это вообще было нужно?

– Не ты ли говорил, что нравишься людям?

– Нравился, – угрюмо поправил он, – пока был здоров.

– Я – не показатель, твоя девушка Лия настроила всех против меня, может, если бы не она, я кому-нибудь и понравилась бы! – Я протянула ему костыли.

– У меня нет девушки, – он вырвал у меня костыли. – Черт с тобой. Пошли на скамейку.

Я заметила пищевую пленку и завернула в нее четыре бутерброда, объяснив удивленному Денису – на воздухе разыгрывается аппетит.

Он смерил меня взглядом и буркнул:

– Кому-то можно и смирить свой аппетит.

Я отмахнулась.

– Говори что хочешь. Ты злой, потому что инвалид. Но инвалид – это не приговор, как и толстая.

– Это уж точно, пончик, ты-то похудеть можешь. А я… – Он замолк и оперся о костыли, начав медленно подниматься с дивана. Его лицо напряглось, и на лбу выступила испарина.

– Давай помогу? – предложила я, протягивая руку.

– Не трогай, – прорычал он. Я отступила. Одно то, что он согласился выйти, было победой. И я решила не торопить его. Однажды он позволит себе помочь. «Однажды». Собственные мысли напугали меня. Это «Однажды» не было похоже на такое короткое «Однажды», которое уместилось бы в год моего здесь пребывания, оно больше походило на «однаааааждыыы», протяжное, длинное, имеющее будущее и зачем-то планирующее на годы и годы вперед.

Мы преодолели спуск по лестнице. Самое сложное было позади! Денис держался очень мужественно и уверенно.

А я болтала о всякой ерунде, чтобы отвлечь его от мысли, что мы двигаемся слишком медленно.

– А почему Лис? – спросила я. – Теперь-то можешь сказать?

– Лисицын, – коротко пояснил он.

Мы вышли из парадной, и Денис замер на крыльце, прищурив глаза. Постояв так с минуту, он добрался до скамейки.

Мы уселись, он дернул плечом.

– Довольна?

– Ага. – Я развернула бутерброды и подала ему.

Он нехотя взял. Но есть не стал. А я, не стесняясь, принялась за бутерброд. Сливочное масло и сыр, мягкая булка, я просто наслаждалась, подставив лицо ветерку.

Посмотрев на меня, Денис тоже откусил от своего бутерброда.

– Я бы сейчас маминой тушеной картошки с мясом навернула, – призналась я.

Он хмыкнул.

– Такая вкусная?

– Не то слово – божественная!

– И часто твоя мама ее готовила?

– Не-е, мясо же дорогое.

Денис помолчал, а потом протянул:

– А папаша у тебя при деньгах… Круто тебе с ним жить?

– Нет, вовсе не круто. Мне с мамой лучше, даже без денег. Она любит меня, а я ее. А отцу я никогда не была нужна, ни тогда, ни сейчас.

После некоторых раздумий Денис дожевал бутерброд и сказал:

– А может, нужна, только он сам еще не понял. И раньше не понимал, потому что не знал тебя.

Я всучила ему второй бутерброд.

– Чушь это все! Мне он даже не нравится. Такой напыщенный, вечно снисходительный умник. Я не нужна ему, а он не нужен мне – вот и все! Ну а твой отец, чем он занимается?

– Он журналист, всегда в командировках.

– А мама?

– Партнер в юридической конторе.

– Ты поэтому хотел поступить на юрфак?

– Нет, я собирался поступать в Лесгафт, как и Даня, мы хотели учиться вместе. Родители не одобряли, отец рассчитывал, что я пойду на журфак, а мать ждала, что я пойду по ее стопам.

– Ты выбрал мамин путь, – поняла я.

– Ничего я не выбирал. Просто соврал тебе.

– Любая ложь имеет под собой правду. Ты мог бы соврать, что учишься на журфаке, разве нет?

– Нет, после того как отец отказался от меня.

– Как это отказался?

– Когда выяснилось, что нормальным я уже не стану, он все реже появлялся дома, последний раз я видел его четыре месяца назад. – Он вздохнул и, выдавив улыбку, сказал: – А, к черту его. Он неудачник, который просто не умеет смотреть в лицо трудностям. Не смог смириться, что его сын калека, а жена – успешная женщина, которая содержит семью и в нем, в общем-то, не нуждается.

– Я и не знала, что у тебя…

– Все так сложно? – Он рассмеялся. – Да, Теф, как ты понимаешь, весить больше, чем хотелось, не самое страшное в жизни!

Я рассмеялась.

Мы ели наши бутерброды, беззаботно болтая, как прежде в Интернете. Только о дневнике, Лие и его брате мы не говорили, старательно избегая этих тем.

Так мы просидели до обеда и опомнились, лишь когда Дениса окликнули: