– Опять где-то допоздна шлялся!

«Так, начинается». Он знал: надо, повесив плащ на гвоздь, остановиться у притолоки, понуриться и виновато молчать до тех пор, пока маменька не выговорится. Она должна вспомнить, как нянчилась с ним все двадцать лет, надеясь: вырастет, станет кормильцем, – а он вырос тюхой, ни на одной работе не может закрепиться, освоить какую-нибудь специальность; не по маминым же следам идти, в газетном киоске сидеть – не мужское это дело. Тут глаза её всегда влажнеют, а крашенные хной кудряшки кажутся особенно жалкими, и во всей её щуплой фигурке, примостившейся в углу старого продавленного дивана, чудится что-то птичье. Как-то в парке он видел ворону с подбитым, волочившимся по траве крылом – именно на неё походила маменька в заключительные минуты своих исповедей. Этого зрелища Юрик обычно не выдерживал, с застрявшим в горле комком уходил к себе, в отгороженный громоздким шкафом угол, плюхался на жалобно взвизгивавшую панцирную кровать. И – угрюмо молчал.

На этот раз маменька исповедовалась недолго, перебив себя сообщением:

– Тебе работу нашли – курьером в редакцию «Сочинские зори». Помнишь журналиста, он у тебя газеты покупал, когда ты за меня в киоске сидел? Весёлый такой. Просил завтра зайти.

Она громко высморкалась и добавила:

– Может, хоть там денег заработаешь, а то у меня совсем кончились. Даже те, что я в долг у соседей взяла.

Сорвался Юрик с кровати, кинулся к плащу, вытащил из кармана смятую сторублёвку, вложив её в горячую костистую руку испуганной маменьки:

– На, только не хнычь.

– Откуда это?

– На рынке мандарины сгружал.

3

День второй прошёл в суете. Юрик приехал в редакцию, где постоянный мамин клиент Андрей Сергеевич Касьянкин, улыбчиво щурясь, водил его по кабинетам, провозглашая в каждом с шутливым пафосом:

– Знакомьтесь: почтовый голубь, умеющий летать по нашему курортному мегаполису с курьерской скоростью!

Сам он был коренаст и плотен, двигался стремительно, говорил скачущей скороговоркой, часто проглатывая окончания фраз за ненадобностью, одновременно отзываясь на трезвон мобильника, на кивки и вопросы коллег в коридоре. Впервые Юрик увидел его, когда подменял захворавшую маменьку: он появился у киоска вопреки июльскому зною в светло-сером, со стальным отливом костюме, при малиновом, издалека пламенеющем галстуке, в летней дырчатой шляпе слегка набекрень и с улыбкой, превратившей его глаза в смешливые щёлки. Андрей Сергеевич купил тогда кипу московских газет, похвалил его маменьку за обходительность, а его самого назвал «верным другом заболевших киоскёрш».

С ним было легко, и потому сейчас, получая первое задание – отвезти пакет важных бумаг постоянному рекламодателю газеты, Юрик, преодолев нерешительность, спросил Андрея Сергеевича, нельзя ли в счёт будущей зарплаты взять в бухгалтерии сто рублей.

– Девушку в кино сводить?! – проницательно сощурился Касьянкин, склонив набок наголо стриженную, со сверкающими залысинами голову. – Да наша суровая главбухша скорее под танк со связкой гранат бросится, но не нарушит установленный ею порядок. Вот возьми у меня, потом отдашь.

И он с демонстративным изяществом извлёк из внутреннего кармана кошелёк, а из него сторублёвую бумажку.

– А мобильник у тебя есть? Нет? Тебе без него нельзя.

Они вошли в тесную комнату, там стояли впритык три стола с включёнными компьютерами и без умолку разговаривали две девицы – их голоса звучали, не переставая («Как же они слышат друг друга?» – подивился Юрик). Там Касьянкин, выдвинув ящик незанятого стола, нашарил сотовый – старую модель «нокии».

– Это мой запасной. Вот здесь нажимаешь, выскакивает номер, жмёшь ещё и слышишь мой духоподъёмный голос. Понял?

Его смешливые щелки сдвинулись в сторону девушек, на минуту замолкших.

– Кстати, знакомься: наши невесты Валя и Галя, но учти – выбор здесь невозможен. Жениться надо сразу на обеих, потому что они и пяти минут не могут провести без разговоров друг с другом. Вот такие у тебя перспективы. Дерзай!

Половину этого дня – с прорезавшимся сквозь облачные разрывы солнцем и сырым, манящим к морю ветром – Юрик ездил по адресам, пересаживаясь с автобусов на маршрутки, шагая от одного перекрёстка к другому, путаясь в названиях улиц и переулков. И пока ходил и ездил, слышался ему в рокоте и гуле снующих по городу автомобилей вчерашний голос: «Молодой человек, пойдёмте ко мне!»

Он появился на пляже ближе к вечеру, когда ветер, растащив облака, унёс их за снежно-ледяную кромку гор, а море под распахнутым небом покрылось бегущими к берегу волнами, тёмно-синими до черноты, увенчанными белыми гребешками. Мамы с детьми бродили вдоль прибоя, отворачиваясь от ветра, покрикивая на непослушных чад, но те упрямо бежали за отползавшей волной, оставлявшей на мокрой гальке дрожащую пену, а в следующую секунду кидались обратно от новой волны, грозящей догнать и шлёпнуть их пористым гребешком.

Юрик поздоровался с двумя вчерашними мамами, всмотревшись в лицо Анны (её взгляд ускользнул от его вопрошающих глаз), обменялся улыбками с Татьяной, взглянувшей на него с приветливым любопытством, но заговорить не успел: вдоль берега, по цепочке детей и взрослых, пронеслись крики:

– Дельфины! Смотрите, вон-вон дельфины!

Они мелькали совсем близко, возле красновато-рыжих, прыгающих на волнах буйков. Сверкающие оливковые тела вылетали из воды, описывали дугу, врезаясь в воду. Дельфины шли цепочкой, друг за другом, легко и быстро, куда-то направляясь, гибкие, свободные, непонятые людьми обитатели синего простора и тёмных глубин, живущие в гармонии с миром своей стихии. Они словно бы приглашали присоединиться к их вольной жизни.

– А вот вы хотели бы быть дельфином?

Татьяна, мечтательно улыбаясь, смотрела на Юрика, и он тут же заметил, как дрогнули в усмешке тонкие губы Анны. Эта усмешка разозлила его. Отдать сейчас её деньги? Да ведь она наверняка разыграет сцену непонимания: что за деньги? Вы бредите, молодой человек, никаких денег я вам не давала.

– Почему бы и нет?! – Юрик вздохнул, посмотрев вслед дельфинам. – Я хорошо плаваю.

– А простое мужское дело вы можете сделать? – не отставала Татьяна, смешливо морща привздёрнутый нос. – Например, мне в номере полочку прибить, она у меня покосилась.

– Могу, – отозвался Юрик, мстительно взглянув в сторону Анны.

– Посмотришь за моим оболтусом? – кивнула ей Татьяна и, понизив голос, заговорщицки проинструктировала Юрика: – Не будем раздражать администрацию: я пойду вперёд, а вы за мной, не торопясь. Мой номер пятый, на первом этаже.

Вслед за Татьяной он медленно пересёк многолюдный пляж. Полы его плаща трепал ветер, и потому Юрик казался самому себе случайно залетевшей сюда нездешней птицей, раздумывающей: остаться здесь или лететь дальше? На него мало кто обращал внимание, гуляющая публика была поглощена созерцанием ожившего под ветром моря, высматривая удаляющихся дельфинов. Он миновал брошенный лежак, поднялся по знакомым ступенькам, открыл тяжёлую дверь. В коридоре никого кроме стоявшей у входа кадки с фикусом не было, только наверху, теперь, кажется, на третьем этаже, слышался скрипучий голос Глафиры Львовны, кем-то недовольной.