Я подхватила пса, а он, едва оказался на руках, повел носом, принюхиваясь к моему запаху. Поднял мордочку и подозрительно покосился: ты что — мои печенья втихомолку трескаешь? А мне?!

Весь следующий день я читала, пытаясь отогнать хмурые мысли. На улице стемнело, зажгла лампу, но сквозь окно, смотря на дорогу, невольно задумалась: как там Вейре?

«Если не зовут, значит, почти поправился, играет в игрушки», — я улыбнулась. Не знаю, как так получилось, что привязалась к мальчишке. Возможно, все дело в одиночестве. Я в этом мире одинока, и он тоже, несмотря на отца, родных и множество слуг и нянек. Все-таки мать никто не заменит. А стоило подумать, что скоро его мачехой станет безмозглая красотка — стало до слез обидно.

«Так, зависть и злоба прочь! Прочь!» — принялась твердить себе, но настроение себе напрочь испортила.

Сегодня день вообще прошел нудно и сонно. Подозреваю, Ильнора никуда не поехала, чтобы я была под рукой, и если меня пригласят в дом герцога — сразу же отправить на помощь. Все-таки Вейре ей не чужой.

Засыпала я плохо, зато под утро провалилась в крепкий сон. И приснилось, что Жуж человеческим голосом будит меня:

— Кор-рфина-а! Кор-рфина-а! — и шумно дышит в ухо. Чуть не ответила — куда засранцу убраться. Хорошо, сдержалась, иначе бы опозорилась, потому что надо мной стояла Ильнора в чепце, домашнем халате, накинутом на ночную сорочку, и нервозно трясла меня за плечо.

— Корфина! Герцог просит тебя приехать к Вейре как можно скорее!

— Что с ним?! — я резко села на постели, испугавшись до одури, что у мальчугана снова приступ.

— Он хочет видеть тебя. И очень ждет! — на глазах Ильноры проступили слезы.

— Сейчас соберусь, — я уже спускала ноги и искала тапочки.

— Я помогу тебе собраться!

Да лучше бы графиня оставила меня в покое. Как-то не привыкла я, что попечительница помогает собрать волосы и застегивать платье. В общем, выбежала я из комнаты со всех ног и, наспех накинув верхнюю одежду, побежала к карете, которую за мной прислал герцог.

Еще у ворот особняка меня встречали слуги Веспверков.

— Ваша Милость, вы приехали! Как хорошо, — лепетала грузная женщина с розовыми, пухлыми щеками, которая, если мне не изменяет память, была кормилицей Вейре.

— Как он?

— Не есть без вас. Совсем отказывается…

Я слушала в пол уха. Бегом взбежала по ступенькам парадного крыльца, влетела в дом и нарвалась на слугу с растянутой в руках простыней.

Не ропща, позволила себя запеленать и поспешила к Вейре. Сам герцог по пути не встретился, чему я радовалась. Однако зря.

Запыхавшаяся и взмокшая, влетела в детскую и… наткнулась на хозяина дома, развалившегося в кресле и смотревшего на меня, как на шарлатанку.

— Вейре так нахваливал вашу историю, что я впечатлился, — с противной ухмылкой произнес он, и я услышала, как на кровати шумно вздохнул ребенок. Повернула голову и увидела Вейре. При виде меня детские глазенки ожили, загорелись, но сам малыш продолжал чинно сидеть на постели, с подоткнутым со всех боков одеялом. При свете дня были хорошо заметны его покрасневшие, заплаканные глаза, казавшиеся большими на худом, бледном личике.

Демонстративно игнорируя герцога, я улыбнулась ребенку. Нам и слов не надо, чтобы понять, что мы рады видеть друг друга.

— Ты плакал? — подошла ближе и коснулась привычным жестом детской макушки, курносого носика, конечно же, красного, как бывает, когда дети плачут.

— Нет!

— А ел?

— Да. Вы расскажете мне новую историю? — посмотрел на меня такими глазами, что даже если бы я не помнила ни одной, принялась бы сочинять на ходу, лишь бы только увидеть на мордашке Вейре улыбку и милые ямочки.

— Конечно! — плевав, что герцог, сверливший мою спину, недоволен, села на постель. — Ты слышал сказку про гадкого утенка?

— Нет! — завертел малыш головой. Я еще ничего не сказала, а он уже весь во внимании.

— Тогда слушай. Одним летом, когда на полях золотилась рожь, сено было сметено в стога…

— А что это такое? — робко спросил Вейре.

— Сено — это сушеная трава. Ее сначала косят, потом сушат, а потом сгребают вилами в огромные стога. Так вот… сено было смётано в стога, а солнце освещало старую усадьбу, густо поросшую лопухом. В этой-то чаще, в тени сидела на яйцах утка. Сидела она уже давно, и ей это занятие порядком надоело. К тому же ее редко навещали другие утки-соседки, потому что они плавали по канавкам с водой, гуляли и занимались тем, что было им в удовольствие. Но мама утка терпела. И вот, наконец, ее терпение было вознаграждено: яичные скорлупки затрещали…

Сказка, в общем-то, простая, но я рассказывала ее, стараясь передать красоту старого мультика, который обожала в детстве. Я не спешила и, втянувшись в рассказ, совершенно позабыла о другом привередливом слушателе, который сидел и к счастью помалкивал.

Но когда завершала историю и описывала, как утёнок увидел прекрасных птиц, белых как снег, с длинными гибкими шеями, поплыл к ним на встречу и увидел в отражении чистой, как небо, воды себя — не гадкого темно-серого утёнка, а красивого белого лебедя — герцог язвительно фыркну:

— Не дурите Вейре голову. Или вы рассказали о своей мечте?

— Все люди, как люди, один вы неписаный красавец, самый умный, очаровательный и петь мастер, — не менее едко ответила я, гневно взирая на герцога. Вот же, испортил ребенку настроение!

— Завидуете?

— Чему? — я изо всех сил скрывала свои чувства, хотя гад тысячу раз был прав. — Вы слишком большого мнения о себе.

Вейре притих и сидел, как мышонок, переводя взволнованный взгляд с меня на отца. И когда возникла пауза, заступился:

— А мне очень понравилась сказка. И так жаль утенка.

— О! — иронично выдохнул герцог, закатывая глаза.

— Вот и сказке конец, кто слушал — умница, — ласково погладила ребенка. — Мне пора домой. Жуж ждет, тоже сказки хочет.

— А вы еще приедете?

Вместо ответа вымученно улыбнувшись, встала с постели, чтобы уйти, и услышала холодный голос Веспверка старшего:

— Я вас не отпускал.

— Я не прислуга, — ответила не оборачиваясь.

— Я заплачу!

— Не нужно, я приехала к Вейре по душевному порыву. А от вас мне ничего не нужно. Выздоравливай, малыш, — подмигнула ему и торопливо зашагала к двери.

— Стойте! — злился герцог.

— Слугам приказывайте! — бегом спустилась по лестнице, почти вырвала пальто из рук слуги, удивленного моей спешкой, и побежала к выходу, затем по ступенькам парадного входа и к воротам.