Когда Вейре очнулся, я снова принялась гладить его, рассказывать какие-то сущие глупости. Вспоминала потешки про мышек, лошадок и кошечек. Щекотала ему носик. От щекотки Вейре смешно фыркал и просил рассказать что-нибудь еще. А я и рада стараться. Какая же я сентиментальная дура, честное слово.

Мы с Вейре перешептывались, но стоило герцогу зайти, Вейре замыкался. Он меньше смущался при докторе, при няньке, однако при отце и гувернере упрямо, как отец, поджимал губы и молчал.

Герцог это отчетливо чувствовал, психовал, и в его глазах я отчетливо читала ярость, направленную против меня.

— Вейре, — позже обратился герцог к сыну. — Гостья устала. Ей следует ехать домой.

Малыш тут же закусил губу и повернулся ко мне.

— А вы еще приедете? — смотрел на меня такими глазами, что я улыбнулась и кивнула:

— Конечно.

— Когда?

— Когда придумаю новую историю.

— А мне понравилась про Нильсе!

— Хорошо, тогда я расскажу придумаю продолжение.

Он улыбнулся.

— А я все думал-думал: как же он тогда справился.

— И что же ты придумал?

— Ничего, — грустно ответил Вейре. — Я просил у гувернера найти такую книжку, но он сказал, что вся история — вздор.

— Не грусти, — я с нежностью провела ладонью по его шелковым волосам. — Я расскажу тебе историю вновь, ты ее запомнишь и запишешь, а потом будешь перечитывать. — Поцеловала бы его в макушку, но боюсь, тогда герцог схватит меня за руку и выволочет из детской силком.

— Мне нравится, как вы рассказываете!

Покидать Вейре тяжело.

— Выздоравливай, и я расскажу снова, — уходя, я еще раз улыбнулась и вышла.

Когда дверь детской закрылась, ожидала, что услышу много грубостей в свой адрес, но герцог молчал.

Лишь когда села в карету, и она двинулась с места, я смогла выдохнуть с облегчением.

Уже можно не изображать даму, а просто лечь на сидение и помечтать, как бы здорово было принять ванну и поесть чего-нибудь горячего.

Герцогу я настолько не нравлюсь, что он позабыл о гостеприимстве. Но да Бог с ним. Я бы отказалась все равно. В его присутствии у меня бы кусок застрял в горле.

Вернулась я выжатая, как лимон.

— Как Вейре! — встретила меня Ильнора вопросом, едва вошла в ее любимую изумрудную гостиную.

— Бедный малыш, — вздохнула я и с удовольствием плюхнулась в кресло, еще хранившее приятный запах герцога.

— Устала? Ава к твоему возвращению приготовила пряный травель, он придаст сил, — она лично налила его мне в тончайшую, полупрозрачную чашечку. — Я благодарна вам, Корфина, за помощь, что вы добры к Вейре!

— Совершенно не за что. Если бы я могла ему хоть как-то помочь, — помолчала, крутя в руках горячую чашку, и все-таки осмелилась спросить: — Простите за дерзость, но могу я узнать, что с ним?

Теперь уже Ильнора тяжко вздохнула.

— Если бы мы знали, — задумчиво заговорила она. — Эту непонятную болезнь Вейре унаследовал от матери. Когда племянник женился, Филия была здоровой, бодрой. Первый приступ случился, когда она носила Вейре. В первые разы мы думали, что обмороки и слабость из-за этого. Врачи, а Освальд нанимал лучших, твердили, что ничего страшного, это пройдет. Но Филия таяла на глазах. И уже не нужно было быть доктором, чтобы понять, что она болеет.

А ведь у них все так хорошо начиналось. До сих пор помню их свадьбу. Редко увидишь такую счастливую пару. Казалось, у них вся жизнь впереди, — Ильнора тоже налила себе травеля, однако поглощенная воспоминаниями так и не сделала ни глотка. — Филия умерла почти сразу после родов. Мы боялись, что ребенок тоже умрет, но Слава Видию, обошлось. Однако болезнь не обошла Вейре.

— И неужели нет никаких подозрений? — изумилась я.

— Их было много. Думали, что это наследственная болезнь Кроберов, но просмотрели все бумаги — и не нашли ни одного упоминания о недуге среди их предков и родственников. Доктора считают, что это редчайший случай несовместимости крови. Впервые о таком слышу, но докторам виднее.

— И часто бывают приступы?

— Летом чаще, особенно в присутствии людей, поэтому племянник оберегает сына, как может, — Ильнора нахмурилась, замолчала.

Я нутром чувствовала, что проблема гораздо сложнее, тяжелее, но раз графиня не пожелала углубляться, не буду лезть в душу.

— Надеюсь, Корфина, это останется между нами?

— Конечно, — пообещала я, тем более что не имею привычки трепать языком.

* * *

Утром, едва вернулась с прогулки с Жужем и села завтракать, к нам пожаловал гость.

Услышав звонок — я первым делом подумала, что проехал Веспверк, высказать мне все, что у него накопилось в душе, однако служанка сообщила, что пожаловал доктор Кратье.

Мы с графиней взволнованно переглянулись.

Мужчина вошел в обеденную залу, поклонился.

— Утра доброго, графиня, баронесса, — он улыбался, а еще скользнул по мне заинтересованным взглядом, который меня удивил, но немного успокоил. Если доктор в хорошем расположении духа — значит, с Вейре ничего страшного.

— Я приехал от лица герцога Веспверка выразить вам благодарность. Сам он после бессонной ночи чувствует себя неважно…

На моих губах проскользнула недоверчивая усмешка. Прекрасно понимаю: герцог меня на дух не переносит, поэтому и прислал парламентера. Но мне все равно. Меньше встреч с герцогом — лучше день пройдет.

Гость рассыпался в любезностях и благодарностях, снова восхитился моими познаниями в медицине… Вроде бы все в рамках приличий, однако чудился мне в его серых глазках лукавый подвох.

Что я не ошиблась, убедилась, когда Кратье попросил у Ильноры разрешения прогуляться со мной по саду. А получив, галантно помог мне подняться из-за стола и любезно проводил в сад.

Гость вел меня уверенно, будто не раз бывал в особняке.

— Вы хорошо знаете дом, — заметила я.

— Конечно, — улыбнулся он. — Я ведь и лечу и графиню.

— О чем же вы хотели поговорить? — я не стала тянуть кота за хвост и решила вести беседу в деловом ключе.

— Вы восхитили меня, — Кратье попытался заглянуть в глаза, но я отвернулась. Не нравится мне его льстивая речь. — Вы смотрелись у постели Вейре столь трогательно, что… у меня нет слов, чтобы описать чувства.

«А зачем тебе чувства?» — удивилась я. Если судить по кольцу пальце — Кратье есть с кем говорить о чувствах.

— Не понимаю, о чем вы? — я перестала изображать робкую девицу и посмотрела доктору в глаза без доли кокетства, страха, жеманства. И он, удивленно моргнув, нахмурился.