– Понятно. – Она смотрит на огонь. – Ты не спросила о Доминик.

Сглатываю комок в горле. Я намеренно избегала этой темы, не зная, как отреагируют другие. Как сказал Вектал, девочки выглядят хрупкими.

– Я… нашла ее мертвой в снегу.

Лиз кивает и придвигается немного ближе.

– В первую ночь мы видели каких-то существ. Они ухали как совы, но выглядели как тощие плюшевые мишки или что-то в этом роде.

– Я тоже видела их. Они довольно противные, Вектал их недолюбливает.

– Неудивительно, – откликается она с гримасой. – Они были недостаточно умны, чтобы понять, как проникнуть внутрь, но все равно напугали нас до чертиков, не давали спать всю ночь. Доминик все время плакала.

– Мне жаль.

Она похлопывает меня по руке.

– Я говорю это не для того, чтобы заставить тебя сожалеть. Просто рассказываю, что случилось. В любом случае, решив, что нам нужна какая-то защита, я, Тиффани и Доминик на следующий день поднялись наверх и стали запасаться снежками. Мы отвлеклись буквально на минуту, и Доминик тут же убежала куда-то. Мы попытались догнать ее, но у нас не хватило сил, к тому же было слишком холодно. – Лиз пожимает плечами. – Тиффани отправилась на ее поиски, но вынуждена была вернуться. Кажется, она обморозила пальцы.

Я киваю.

– Так что мы больше не видели Доминик, но надеялись, что она нашла тебя. А оказывается, все совсем иначе, да?

Качаю головой.

– Она была мертва, когда я нашла ее. Давно мертва.

– Даже не могу как следует расстроиться по этому поводу, – говорит Лиз со вздохом и прижимает здоровую ногу ближе к телу. – Она не хотела жить. Не после того, что они с ней сделали.

Лиз смотрит своими большими глазами, которые теперь выглядят просто огромными на слишком худом лице.

– Мы должны убираться отсюда, Джорджи. Нельзя здесь оставаться, когда зеленые вернутся, чтобы забрать нас.

– Я знаю.

Еще не поняла как, но я собираюсь вытащить нас отсюда. Мне просто нужен план.

Остальные всю ночь внимательно наблюдают за нами с Джорджи. Каждый раз, когда я прикасаюсь к ее волосам или глажу по щеке, их глаза смотрят на нас с беспокойством. Это потому, что я показываю свою привязанность перед ними? Мой народ не стесняется таких вещей. Джорджи, похоже, не возражает против моих прикосновений, и ее близость заставляет мое кхуйи приятно напевать.

Когда женщины-люди начинают зевать, они укладываются спать в одеялах Джорджи, и это меня злит. Им холодно, но она моя половинка, такая же маленькая и хрупкая, как и все остальные. Я предлагаю ей взять себе одно, она качает головой.

И тогда я делаю так, чтобы мои жалобы были услышаны той, с серьезным лицом и ракушкой в ухе, которая может понимать мои слова. Мгновение спустя она отдает свое одеяло Джорджи, а сама, несмотря на протесты моей милой подруги, ложится спать, свернувшись калачиком, с другой девушкой. Им будет тепло вместе. Странная пещера закрыта от пронизывающих ветров, а внутри хоть и пахнет не очень приятно, зато довольно тепло, чтобы никто не замерз.

Но у них нет часового. Либо женщины уверены, что будут в безопасности, либо настолько больны и измучены, что не могут бодрствовать. Я подозреваю, что верно второе. Тогда я буду их часовым.

Но сначала я проведу время со своей парой. Мое кхуйи требует этого.

Джорджи зевает и хочет лечь рядом с другими женщинами. Я подкладываю в огонь большое полено, чтобы оно обеспечивало тепло в течение многих часов, а затем подхожу к ней, поднимаю и уношу в дальний конец пещеры, где мы сможем немного уединиться.

Одна из девушек смеется и выкрикивает:

– Снмите нмр.

Другая кричит:

– Потше там, мы пытмся уснть!

Джорджи просто утыкается лицом мне в грудь.

Я уношу ее так далеко от остальных, насколько это возможно. Они не смогут увидеть ничего, кроме пламени костра. Кладу Джорджи на меховое одеяло у стены, укутываю нас обоих и крепко прижимаю к себе свою девушку.

Мое кхуйи поет и ликует. Оно хочет, чтобы наши тела соединились, и я намерен это сделать.

Она обнимает меня, ее холодные руки скользят под моей одеждой, касаясь кожи.

– Тк тепл, – бормочет она, – тк хршо.

Кхуйи грохочет у меня в груди, когда она прикасается ко мне. Ее глаза закрыты, и я не уверен, понимает ли она, насколько сильно возбуждает меня. Мой член поднимается в ответ на ее сонные прикосновения, но она словно не замечает этого. Я должен дать ей понять, чего хочу.

Поэтому я ласкаю ее шею и откидываю голову назад, а затем прижимаюсь своими губами к ее губам и трусь об ее язык своим.

Джорджи издает тихий стон и лижет меня в ответ. Мне нравится человеческий обычай соединять губы и ласкать свою половинку языком. Раньше я не умел, но теперь, когда делаю это с Джорджи, мне это кажется таким естественным. Мне нравится пробовать на вкус ее всю. Кладу руку ей между ног, но на ней странная кожаная одежда. Я нахожу пояс ее штанов и засовываю руку внутрь, ища сладкое тепло.

Она стонет, прижимаясь ко мне, ее рука в моей руке.

– Вектал…

Мне нравится, когда она произносит мое имя. Я рычу от удовольствия, и мое кхуйи напевает в ответ. Запускаю пальцы в мягкие складки у нее между ног, ища тот странный третий сосок. Нахожу его, и она тут же вздыхает и прижимается лицом к моей руке.

– Думшь они занимтся этм? – слышен шепот в другом конце пещеры.

– Не смтри. Лжсь спть.

– У нго, длжно бть, огрмнй члн!

Джорджи утыкается лицом мне в грудь, и я чувствую, как она отталкивает мою руку.

– Нет, – шепчет она.

Нет? Мое кхуйи почти болезненно пульсирует в груди от потребности в спаривании. Я в шоке. Это потому, что другие не спят и, возможно, подслушивают? Какое это имеет значение? Я много раз видел и слышал, как другие са-кху спариваются. Мы не застенчивы. Но, похоже, люди не такие. Джорджи не хочет, чтобы я прикасался к ней на глазах у других.

Я снова рычу, но убираю руку.

Она тихо вздыхает и прижимается ко мне всем телом.

И этот приглушенный вздох разочарования – единственная причина, по которой я не встаю и не выгоняю остальных людей из пещеры.

* * *

На следующее утро я разжигаю огонь, и мы начинаем строить планы. Люди не хотят здесь оставаться, очевидно, они нервничают и хотят уйти. Я тоже не могу позволить им остаться, но я не в состоянии отвести их всех в безопасное место. Дорога до моих племенных пещер – это по крайней мере день тяжелого пути даже для меня, что говорить об этих хрупких людях.