Но с Итаном все было совершенно иначе. Я чувствовала себя рядом с ним невероятно комфортно. Так что, когда мы стояли у кромки разбивавшихся о песок волн, мне хотелось оказаться как можно ближе к нему. Поэтому, как только Итан поднял вторую руку и провел пальцами по волосам, а затем поцеловал меня, я не думала ни о чем, кроме того, какими на вкус были его губы.

Остаток той ночи, по крайней мере, если верить моим воспоминаниям, мы не отрывались друг от друга и либо держались за руки, либо он клал руку мне на плечо. А в какой-то момент, когда лежали на песке, Итан обхватил меня за талию, чтобы притянуть ближе, и больше не отпускал, даже когда мы двинулись дальше по пустому пляжу. Мы шли около часа или, может быть, больше, пока наконец не оказались на прибрежной прогулочной дорожке.

После долгого пребывания в темноте все вокруг казалось ярким и непривычным, хотя большинство магазинов и кафе еще не открылось. Однако в одном из узких окон горела неоновая вывеска «КОФЕ И ПИРОГ», а у входа были припаркованы два велосипеда.

Я посмотрела на Итана.

– Пора, – сказал он, отвечая на мой незаданный вопрос.

Я стряхнула песок с сандалий и опустила их на дощатый настил. Мои губы горели от поцелуев, а волосы растрепались, и я попыталась привести их в порядок. А когда посмотрела на Итана, то увидела на его виске полоску песка.

– Подожди, – попросила я и подняла руку.

Он тут же наклонил голову навстречу моим пальцам. И хоть это был мимолетный момент, позже я вспоминала его с невыносимой болью в груди. Значимых событий с Итаном у нас не было, поэтому мне оставалось цепляться за эти крошечные мгновения, поскольку совсем не хотелось его отпускать. Вот почему я все еще не могла рассказать нашу историю целиком. Мои воспоминания замирали на тех местах, которые мне хотелось растянуть. Как тот миг на променаде, когда в свете неоновой вывески, он опустил голову, а я зарылась пальцами в его волосы, и к нашим ногам полетели песчинки. Как бы мне ни хотелось, чтобы та ночь продолжалась, до рассвета оставалось всего несколько часов.

– Сейчас?

– Нет.

На мгновение повисла тишина.

– Сейчас?

Я покачала головой, наслаждаясь еще одной секундой тишины. А затем Уильям наконец кивнул мне.

– Что ж, – медленно сказала я, – сейчас.

Эмброуз склонился над носильщиком колец, малышом лет пяти по имени Айра, и сказал:

– Пора идти. – А затем размял ему плечи, как тренер боксеру, перед тем как отправить того на ринг. – У тебя все получится! Иди!

Я вздохнула, когда Айра в своем крошечном смокинге сжал белую атласную подушечку с двумя лежащими на ней кольцами и зашагал вперед. Отвечающая сегодня за РЗР мама полезла в карман, скорее всего, за «Эм-энд-Эмс». «Один, два, три, четыре, пять», – посчитала я про себя, а затем кивнула Эмброузу. Он сказал что-то двум цветочницам – рыжеволосым девчушкам с множеством веснушек, – отчего те захихикали, а затем отправил их вперед. Старшая начала аккуратно подбрасывать перед собой лепестки роз, как я и показывала, а младшая выбросила большую часть из них зараз. Что ж, невозможно добиться всего сразу.

– О боже, как же я нервничаю! – громко выпалила Джули, свидетельница со стороны невесты, когда первая пара из свиты молодоженов двинулась по проходу.

Мама и Уильям окрестили ее ВВ – воровкой внимания, – потому что на вчерашнем репетиционном ужине ее тост растянулся на двадцать минут и закончился всхлипыванием от слез счастья, что явно взбесило невесту. Свадьбы – это сыворотка правды. По крайней мере, так всегда говорит мама. Каким бы вы ни были человеком, здесь проявится ваше истинное лицо.

– У кого-нибудь есть мятная конфетка? – спросила Джули. – Я серьезно. Мне нужна мятная конфетка!

Я потянулась к карману с пакетиком конфет, но Эмброуз опередил меня и шагнул к ней ближе, чтобы пропустить подружку невесты и шафера.

– Она с ментолом, – протягивая конфету, сказал он. – Мне нравится их освежающий и приятный вкус.

– Ох, слава богу! – Джули подхватила конфету, сунула ее в рот и пригладила волосы. – Я хорошо выгляжу? Кажется, у меня потек макияж.

Шафер, с которым ей предстояло идти по проходу, закатил глаза. Это был невысокий, коренастый мужчина с раскрасневшимся лицом, истеричной женой и двумя маленькими детьми, которые носились вокруг словно дикие. Я видела, как он отхлебнул из фляжки, то ли решив, что его никто не видит, то ли просто наплевав на это. Кажется, есть не только люди, которым ты завидуешь, но и те, на месте которых ни за что не хотел бы оказаться.

– Ты сногсшибательна, – сказал ей Эмброуз, когда я направилась к невесте.

Шарлотта стояла рядом со своим отцом и, стараясь сдержать слезы, смотрела на переполненную церковь.

– Взволнована? – задала я вопрос, который мы использовали вместо «Нервничаешь?»

Она кивнула и моргнула, чтобы не заплакать.

– Все пройдет великолепно. Помни главное: это твой праздник!

Ее лицо слегка расслабилось, и я обрадовалась этому маленькому успеху, но затем до нас донесся голос Джули:

– О боже, я следующая. А у меня растекся макияж. У кого-нибудь есть салфетка?

Шарлотта вновь напряглась и сжала кулаки. В глазах ее отца сверкнула злость, а Эмброуз молча протянул Джули салфетку.

Я выглянула в дверной проем и обвела взглядом церковь. Мама, сидя в заднем ряду, смотрела прямо на невесту. Я не сомневалась, что даже оттуда она следила за всеми ее жестами и выражением лица. Не дожидаясь, пока она взглянет на меня, я шагнула ближе к Шарлотте и положила руку ей на локоть.

– Ты выглядишь великолепно, – сказала я.

Сейчас из свадебной процессии здесь оставались только они с отцом, потому что Джули и главный шафер уже шагали по проходу.

– И помни: сегодня твой день, – добавила я.

– А завтра, черт побери, я смогу убить ее, – процедила невеста сквозь зубы, скрытые за идеально накрашенными губами.

– И никто не осудит тебя за это, – спокойно ответила я. – Готова выйти замуж?

Она сделала глубокий вдох, а я наклонилась и в последний раз расправила расшитый бисером шлейф подвенечного платья цвета слоновой кости. Когда я выпрямилась, увидела, что Джули уже заняла свое место и сейчас излишне драматично вытирает глаза салфеткой, пока фотограф, позабыв о главных виновниках торжества, фотографирует ее с разных ракурсов. Когда орган заиграл снова, Уильям незаметно, как мышка, подкрался к Джули и что-то прошептал ей на ухо, а затем все поднялись со своих мест, закрывая мне обзор.

– Ничего себе, – выдохнул Эмброуз несколько минут спустя, когда мы осторожно закрыли задние двери и заняли свои места у бокового входа, чтобы направить всех сюда после церемонии. – Столько напряжения, словно это подготовка к взрыву.