— Я люблю всякую музыку. А сейчас я поставлю нам вальс. Он выбрал тот, что попался первым. Штраусовский.

— Ты должна научить меня танцевать. Не умею, представь себе.

Он обнял ее за талию… И почувствовал, как желание накатило горячей волной. Играться больше не хотелось. Он прижал ее бедра к своим, провел рукой по ее груди. Обхватил ее ягодицы. «Трудно оттолкнуть руку товарища Берии, это тебе не шкодливая рука твоего одноклассника», — подумалось ему. Он стал задирать платье.

— Пожалейте меня.

Она уткнулась ладошками ему в грудь, но не толкала, боялась, конечно, его гнева.

— Я и хочу тебя пожалеть, глупая девочка.

Его руки заскользили по чулкам. Добрались до резинок. Кожа между краем чулок и трусиками была теплая и чуть влажная, под его пальцами она покрывалась пупырышками.

— Не надо, пожалуйста, — сделала она последнюю попытку уговорить. — Я боюсь.

Но она не плакала. Это было не обычно, обычно они всегда плачут, даже когда не сопротивляются.

— Снимай все! — потребовал он. Ждать он уже не мог. — Быстро снимай. Ты же не хочешь, чтобы я порвал твое платье, Яслена…

…Она заплакала потом. Когда все закончилось, и он, оставив ее на кушетке, вышел в коридор.

— Рафик, чего спишь?

Армянин дремал в кресле, утонув в котором очень трудно не задремать. Он испуганно захлопал спросонья глазами. Выскочил из мягких мебельных объятий.

— Трудная у тебя служба, утомляет, да? — рассмеялся Берия. — Иди, приведи ее в порядок. Объясни все, как и что. Потом пусть отвезут. Запиши ее данные, как обычно. А завтра напомни о ней, подумаем, что сделать.

Хватит ей, решил Лаврентий Павлович, какого-нибудь подарка. Скажем, абонемент на все спектакли Большого, раз она его так любит. Ну, и посмотрим, на настроение, может быть, позвонят на фабрику ее отца — или где он там работает — пусть двинут на повышение. Конечно, если она будет умницей, не начнет изливать душу родителям и подружкам. Тогда она все это получит. Может быть, еще встретимся. Хотя нет. Это из девочек на одну ночь. А спать не хочется. Иногда он плавал ночью в бассейне, когда не хотелось спать. Но сегодня надумал пострелять. Уже было направился к лестнице, чтобы спуститься в тир, но вернулся. Тогда обязательно надо выяснить, что с «Кобзарем». За стрельбой хорошо думается. Конечно, и без того есть над чем поразмышлять, но вдруг там требуется срочное решение. И если его примет самостоятельно тот же Меркулов, то наломает еще дров, потом не расхлебаешь.

Берия набрал номер Меркулова. Когда ему звонил ночью Сталин, то всегда начинал так «Спишь, Лаврентий, а вот товарищ Сталин работает за вас». Нарком же, услышав в трубке голос своего зама, просто начал разговор:

— Что там такое?

— Адамец убит.

— Как убит?

— Нашли в машине с перерезанным горлом.

— А Шепелев где?

— Неизвестно.

И Меркулов рассказал все, что узнал сам о побеге из львовского следственного изолятора.

— Что это значит? — спросил Берия, когда рассказ был закончен.

— Трудно сказать, товарищ Берия.

— Дрянь какая-то. Хорошо, будем считать, что Адамца зарезал тот, с кем бежал Шепелев, а капитан не смог помешать. Продолжайте, как было задумано. А какая связь осталась у капитана?

— Во Львове их встречал сотрудник местного НКВД, капитан может выйти на него.

— В какой мере проинформированы местные органы?

— Только те лица, которых пришлось задействовать как прикрытие.

— Ясно, товарищ Меркулов. Пусть идет, как идет, там посмотрим. Пускай, Шепелева и его объект разработки разыскивают как сбежавших уголовников.

— Может быть, послать кого-то из наших московских сотрудников координировать действия местных органов, чтобы в случае необходимости срочно вмешаться. Ведь того же Шепелева могут застрелить при попытке оказания сопротивления милиции, при попытке бегства или…

— Не надо, — прервал Берия. — Грош цена тому оперативнику, который даст себя застрелить своему же, так сказать, однополчанину. Будем ждать, когда капитан выйдет на нас.

— А если он вообще не выйдет?

— Тогда все равно когда-нибудь отыщется. В виде трупа или в виде перебежчика. Жаль будет, что операция провалилась…

День прошел в пустой маете. Главным образом, в хождении от сеней до отведенной им комнаты мимо запертой двери хозяйки, с посещением ванной комнаты.

Хозяйка ушла вскоре после того, как напольные часы с маятником, могущим при необходимости заменить булаву, пробили одиннадцать раз. Тогда «Жох» снова вернулся к прерванному накануне расспросу о женщине по имени Христина. Но сперва он поинтересовался другим:

— А сюда может кто-нибудь прийти кроме хозяйки?

— Ни.

— Почему так уверен?

— Ключи тильки у ний.

— И куда она пошла?

Так, мелким вопросом и кратким ответом, удалось выяснить у молчаливого Кеменя, что Христина преподает в университете языки. Что с работы она вернется в пятом часу. Что живет она на этой странной квартире, потому что была замужем за университетским преподавателем, который перебрался сюда из Варшавы, намереваясь проработать здесь всего год. Ему предоставили на время это жилье. Но муж Христины через полгода после переезда во Львов умер от пневмонии, а поскольку она тоже вела занятия, ее оставили в этой квартире. Муж ее скончался десять или около того лет назад.

А еще Шепелев выяснил, что уйти отсюда можно не только через дверь. Еще можно забраться в подпол и выбраться с той стороны дома через подвальное окно, с которого легко вынимается решетка. Крайне утомившись, устанавливая все это, Шепелев долгое время беседы с Кеменем не возобновлял. А украинец так вообще за все время их общения первым разговор никогда не начинал.

До пяти часов предстояло чем-то занять себя. Согласно собственному желанию капитан развлек бы себя сном часа на четыре, а потом повалялся бы с книгой на кровати, если б, конечно, нашел среди книгопечатных залежей что-нибудь с русским шрифтом. Ну, а согласно образу приходилось маяться. Также приходилось жаловаться, что нечего выпить.

— Ну, чего, фраерок, водяра у нас будет сегодня?

— Увечери принесуть.

— Кто принесет?

— Чоловик один.

— Кто такой?

— Друг мий.

А потом «Жох» принялся шарить по шкафам и полкам, перебирая вещи. Их содержимое представляло собой свалку ненужных университету вещей. Сносили их, по-видимому, со всех лабораторий и аудиторий. Одних портретов преимущественно бородатых мужей с высокими лбами хватило бы на целую галерею. Капитан сделал предположение, что портреты вынули из рам с установлением Советской власти, но не уничтожили, а сохранили в надежде, что власть поменяется. Рамы же, конечно, не простаивают, в них сейчас заправлены новые лица.