к порогу Кинри Благомировича, не стал бы принижать могущество аромата. Мы не будем переносить весь букет, но выберем и сгустим что-то заведомо сильное.

– Запах не может сбивать с ног! – сердитый Себастьян пошарил рукой по краю стола, не сразу нащупав под бумажным хламом крошечный бочонок с отверстиями. Щедро поперчив из него свой пшеничный ломоть, он почти целиком отправил ужин в рот и немедленно прослезился.

– Что-то сильное…– медленно повторила Виола и умолкла, остановив участливый взгляд на брате.

Юноша, в запале хвативший лишку с красным перцем, беспомощно рыдал и промакивал глаза рукавом рубахи. Виола сжалилась и подала ему воды, от перечного духа даже у нее в носу защипало немилосердно. Когда Себастьян, наконец, пришел в себя, то совершил сразу два открытия: пирогом он как-то уже сыт, а сестра не сводит с него очей почти минуту.

– Безумие, – сказал он, посмотрев на нее так же внимательно.

– Ты сумеешь задать жгучей вспышке направление? – с надеждой задала вопрос неугомонная мечтательница, отламывая ему кусок от своего пирога без специй.

– Безумие, – уже не так уверенно повторил Себастьян.

– Значит, сумеешь?

Спустя час Виола с трепетом подошла к печной стене, разлинованной углем на пять колонок: “Думание”, “Прообразы”, “Изготовление”, “Чарование” и гордое “Сдавание”.

В “прообразах” красовалась запись "дерево для К.Эд.".

К “чарованию” отнесен был "поглотитель запахов для К.Б.".

В колонке "Сдавание" теснились девять мелких заказов на греющие подставки, образуя приятный визуальный объем при пустячной окупаемости.

Торжественно вытащив специальный острый уголек, распорядительница внесла еще одну запись: под “Думанием” поместился новый прожект “Скалочки-выручалочки”.

Аптека перерождается, а кот повергает в шок

В Итирсисе: 10 апреля, понедельник

– Послать за туалетами из дома или заказать у местных рукодельниц? – крикнула Виола вниз брату через открытую дверь своей комнаты, с колебанием рассматривая единственное в гардеробе летнее одеяние.

Тепло нагрянуло в первые дни апреля. Осенью плотные накидки носятся в городе долго, пока морозы не воцарятся окончательно. Весной же едва успеешь отряхнуть их от пыли на смену шубейке, как назавтра случается пора платьев с кисейными рукавами. В этот год солнце и вовсе слизнуло сугробы за какие-то три дня, выманив любопытные носики почек.

– Родители навестят нас не раньше июня, а посылать кого-то за сундуками не слишком разумно, – ответил Себастьян, не больно-то вникая в сестрицыны метания. Мужчине что – камзол один будний, второй выходной (никогда не носится), штанов пара, пяток белых сорочек. Зимой и летом одним цветом. Даже когда новые брюки скрепя сердце закажет, упрашивает, чтобы, отличий не нашлось и полдюжины, разве что прорехи дозволит не воспроизводить.

Виола со вздохом вывела, что совета здесь ей не дождаться. Увлеченная мастерской, общительная девица не сразу осмыслила, что в городе осталась без подруг и пока не имела времени близко сойтись с кем-то из ровесниц своего круга.

Трудовые будни артефакторов в солнечных лучах полетели без оглядки – Виоле то и дело приходилось аккуратно стирать влажной ветошью угольные записи на печи, чтобы переправить их из одной колонки в другую через тонкий ручей вертикального разделителя.

Дерево для Карлоты Эдмондовны, наконец, забралось под “Изготовление”, а помимо розданных и снова заказанных греющих подставок появился еще один прожект посолиднее: две дюжины пиал с эффектом охлаждения – трактирщик Бруно Франкович надумал по лету покорить гостей замороженными десертами. Пиалы томились в разделе “прообразы”, поскольку резные узоры его края не были еще согласованы.

“Скалочки”, напротив, резво перемахнули две ступени, так как в рисовании эскизов не нуждались, а были приобретены готовыми за бесценок на первом же рыночном лотке в количестве пяти штук.

Воодушевленные отпрыски Карнелис немалым усилием минимизировали работу по воскресным дням – одним из клятвенных обещаний матушке было не свести разумные труды в столице к рабскому сребролюбию.

Вследствие такого решения передача готового артефакта Кинри Благомировичу была назначена на утро понедельника. Отложив думы о нарядах, Виола облачилась в зеленое летнее платье и обернула заказ расшитой крестиком салфеткой.

– Выходной камзол? – спустившись, она изобразила одобрительную оторопь, с ног до головы изучая брата. Тот ожидаемо продемонстрировал язык, но не рискнул язвить открыто, поскольку нуждался в какой-никакой женской руке для усмирения норовистого шейного платка.

Тем же утром Тысячелистник Обыкновенный, верный внешней котовьей невозмутимости, про себя с удивлением отметил небывалый поток посетителей. Причем последние все больше входили в аптеку, а вот приобретать что-либо и отбывать на улицу не торопились. За полчаса до назначенного срока в зале сформировался уже полный аншлаг.

Как видно, по всему кварталу пронеслось известие о том, что сегодня аптеку будут “чистить” – хотя сам Кинри пригласил на это действо только Селену. Выставить сборище не было никакой возможности: заведение в эти часы открыто, а терпеливых зрителей не испугал пока еще буйный разгул ароматов, не соблазнил к променаду и разгулявшийся апрель.

Хозяину благосклонная толпа отвела лучшее место у его собственного стола, на котором, по обыкновению, застыл и кот, устроившись сегодня возле нового артефакта, уменьшенной своей копии. Тысячелистник полагал, что своим присутствием должен освободить фигурку от излишнего к ней внимания, пока легкая слава не подточила ее деревянный характер. Словно разделяя соображение, Селена почесала его за ухом. Вряд ли бы кот потерпел такое панибратство от кого-то другого, но тут издал короткое урчание прежде, чем спохватился. Придя в себя, он на всякий случай спрыгнул на пол и затерялся в лесе чужих ботинок.

Рядом со столом волновались артефакторы – торжественный Себастьян также почтил своим присутствием аптеку, готовый к оперативной поправке магокода в полевых условиях.

В домашних стенах испытаний прошло уже несчетное количество. Мастер все вливал и вливал слои магии в сосновую фигурку, и каждый раз Виола терпеливо снимала пробы новой работы и следила за стабильностью прежних чар на нескольких выбранных травах.

Исправлять пришлось довольно, часть запахов потребовали даже перезаписи. Хотя теперь Виола была уверена в действии артефакта, трепет не оставлял ее, пока Кинри Благомирович не активировал устройство, коснувшись резного медальона на шее фигурки.

– Чудеса! – выдохнул он и немедленно снова вдохнул глубоко и счастливо, не веря собственному носу.

Воздух аптеки был чист, как горное озеро. Фигурка на столе чуть нагрелась, послушно вбирая один за другим знакомые ей ароматы растений – пропала горечь полынной настойки, густой ромашковый дух, резкая календула и еще сотни запахов, которые Виола прежде не сумела бы распознать, но теперь, после кропотливой работы над заказом, порой угадывала.

Муки мастеров окупились всеобщим восторгом и даже отдельными криками “ура”. Селена лучилась приятным изумлением, хотя аптечный букет ее как будто не