губ на своих больше, чем в дыхании, когда внезапно снаружи громко раздался голос:

— Ахилл?

Глубокий зов его имени заставил Ахилла отстраниться. Его руки отпустили меня, и он отступил назад. Его глаза были широко открыты, как у пойманного оленя в свете фар. Его грудь поднималась и опускалась, выдавая панику.

— Ахилл? — снова прозвучал мужской голос, но на этот раз он был ближе к нам.

Ахилл выбежал из пристройки, оставив меня в одиночестве.

Я услышала, как он поприветствовал мужчину и повел его прочь, а я откинулась на сиденье и положила руки на голову.

— Какого черта ты делаешь? — прошептала я вслух, закрывая глаза, но быстро открыв их снова, когда все, что я увидела в темноте — были губы Ахилла, находящиеся всего на волоске от моих собственных, его руки, прижимающие меня к его торсу, и вкус его кожи на моем языке.

Я не знала, как долго тут просидела, борясь со своей совестью. Но мне нужно было двигаться. Мне нужно было что-то сделать, чтобы занять свои мысли. Я взяла новый инвентарь, который Ахилл приготовил для Розы, и в мгновение ока оседлала ее.

Я занималась с ней в течение часа, вплоть до последних лучей солнца. Мы изрядно потрудились. Поэтому, когда я сняла шляпу для верховой езды, мои волосы были влажными от напряжения; мои ноги и руки болели от укрощения силы Розы.

Я отвела Розу в стойло. Накормив обеих лошадей и напоив их свежей водой, я решила найти мужчину, которого чуть не поцеловала.

Из амбара доносились мелодичные звуки «Весны» из «Времен года» Вивальди. Я остановилась у двери, заглядывая внутрь. Ахилл был у корзинного пресса, усердно работая, но с той же тщательностью и мягкостью, которые я видела в тот день, когда мы встретились.

Как будто он начал чувствовать меня так же хорошо, как и я его, он поднял голову. Алый румянец расцвел на его щеках, когда он увидел меня, маячащую у входа. Он отвернулся, не говоря ни слова, продолжая свою работу. Но прошло всего несколько секунд, когда он отошел от деревянного пресса, опустив свои плечи.

Это разбило мое сердце вдребезги.

— Ахилл, — мягко позвала я, заходя в амбар.

Он подошел к небольшой картонной коробке, которую должно быть доставил мужчина, привравший нас. Затем Ахилл достал из нее лист бумаги и пробежался по ней глазами. Достав ручку из кармана, он неуклюже поставил подпись внизу листа и положил его обратно. Он держал ручку, крепко сжимая в кулаке, а не пальцами. Я видела, как она дрожит. По тому, как он отводил от меня глаза, было очевидно, что он не хотел говорить о том, что произошло между нами.

— Инвентарь просто чудесен, — сказала я, пытаясь заставить его хотя бы признать мое присутствие. — Спасибо, что позволил мне им пользоваться.

Ахилл мельком взглянул в мою сторону, затем кивнул и вернулся обратно к прессу.

Из естественного любопытства я опустила взгляд, чтобы посмотреть, что было в коробке. Я узнала знакомый рисунок «Беллы Колины Резерв» в оттенках серого и написанный курсивом хорошо известное название.

— Этикетки сбора урожая этого года?

На мой собственный вопрос был дан ответ, когда я увидела нынешний год, указанный внизу этикетки с образцом.

— Да, — не оборачиваясь, ответил Ахилл.

Я подняла лист и пробежалась глазами по тексту. Ахилл поставил отметку в поле «Одобренный образец». Его подпись представляла собой беспорядочные каракули, едва разборчивые. Я вспомнила его трясущуюся руку и сразу почувствовала себя виноватой. Я совершенно застала его врасплох. Настолько, что он даже не смог писать.

Я снова посмотрела на текст.

Две. Я нашла на этикетке две орфографические ошибки.

В слове «Белла» была пропущена одна «л» и в слове «мерло» отсутствовала «р».

— Ахилл, — окликнула я, — ты уже расписался в договоре на этикетки?

Он оставил свою работу и подошел ближе. На его лице застыло настороженное выражение страха. Я изучала его, когда его голубые глаза пробежали по этикетке. Его темные брови были нахмурены, а губы поджаты.

Я указала на ошибки.

— Пропустили две буквы, здесь и здесь.

Ахилл несколько раз моргнул, затем достал ручку из своего кармана и протянул ее мне.

— Не могли бы вы указать где именно, пожалуйста?

Его рука все еще дрожала. Очевидно, я полностью потрясла его.

Это даже повлияло на его работу. Работу, которая была всей его жизнью, детали, которые, я знала, он никогда бы не упустил из виду, если бы не был отвлечен на меня.

Я взяла ручку из его рук.

— Разве ты их не заметил? — спросила я, пытаясь завести разговор. — Это была глупая ошибка со стороны полиграфистов. Им следовало быть более внимательными.

Ахилл не ответил. Я подчеркнула ошибки, написав заметки вдоль нижней части образца, чтобы объяснить полиграфистам, что было не так.

Я подняла голову и увидела Ахилла, стоящего у столешницы, крепко вцепившись руками в края. Его спина, казалось, дрожала, а голова была опущена.

— Ахилл, — неуверенно спросила я, но тут же попятилась назад, когда он повернулся ко мне с таким суровым выражением лица, от чего моя кровь застыла в жилах.

— Мне нужно, чтобы вы ушли, — сказал он без каких-либо эмоций в ровном голосе.

— Что? — прошептала я, чувствуя, как все краски сходят с моего лица.

Ахилл выглянул из дверей амбара на потемневшее небо.

— Мне нужно, чтобы вы ушли. Я хочу, чтобы вы ушли и никогда не возвращались.

Частички боли пронзили мою грудь. Я задавалась вопросом, ощущаю ли физически последствия разбитого сердца, трещины, пробивающиеся сквозь плоть?

— Почему? Что я сделала…?

— Вы выйдете замуж за принца. Я винодел в разгар сбора урожая — самого важного урожая для этого поместья. Я… Вы отвлекаете меня. Вас… не должно быть здесь. Я не могу ясно мыслить…

— Ахилл, — я попыталась протестовать, но он поднял руку, чтобы прервать меня.

— Просто… пожалуйста, уходи, — в этот момент его голос не терпел никаких возражений.

И снова я понятия не имела, что сделала такого, что причинило ему боль, заставило его так расстроиться. И я ненавидела себя за то, что мне было не все равно. Я должна была прислушаться к словам Ахилла, подумать о Зено. Вместо этого все, что я хотела сделать — это протянуть руку и прижаться губами к его губам, просто чтобы узнать, как это будет ощущаться.

— Пожалуйста, — прошептал он. Нет, умолял меня.

Слезы наполнили мои глаза, когда я наблюдала за тем, как он замкнулся в себе, как будто какая-то разрушительная внутренняя боль заставляла его удаляться от мира.

Я не хотела