Как только она ушла, я сказала Марии, что мне нужно прилечь, объяснив это внезапной головной болью.

Я даже не потрудилась переодеть свое белое платье от «Ролана Муре» с короткими рукавами и туфли от «Прада». Я не сняла брильянтовые серьги-канделябры от «Гарри Винстона» и не собрала волосы, которые были уложены в локоны в стиле сороковых годов и лежали волнами на моих плечах. Вместо этого, как только дверь в мою спальню была закрыта, я прошла на свой балкон и направилась в сторону дома Ахилла.

Ритм моего бешено колотящегося сердца стучал в такт с моими несущимися ногами. Над головой прогремел раскат грома, с неба посыпались огромные капли дождя. Я зашла в амбар, и обнаружила Ахилла, стоящего посередине комнаты, а рядом с ним ведро со свежесобранным виноградом и бочкой для отжима.

Он вздрогнул, когда я ворвалась в комнату, и с темных туч снаружи упала завеса проливного дождя. В его глазах было удивление моим внезапным вторжением, но затем жар взорвался в моем животе, когда Ахилл, замерший на месте, окинул меня в моем роскошном наряде взглядом. И не было ничего невинного или робкого во внезапной вспышке страсти в его глазах. Нужда и желание были в них ясны как день. Мышцы на его голом торсе напряглись, а руки сжались. Брызги грязи и виноградного сока покрывали его бронзовую кожу, а его черные волосы были растрепаны.

Я представила, какую картину мы составляем.

Я — герцогиня, разодетая в пух и прах, и он — винодел, огрубевший и грязный после тяжелого рабочего дня.

Я отвела взгляд, когда больше не могла ощущать голод в его глазах. Я старалась обрести самообладание, найти в себе мужество заговорить. Но когда мой взгляд зацепился за мусорный бак в углу комнаты, к котором лежала помятая газета, я двинулась вперед. Я вытащила ее и прочитала статью, больше не беспокоясь о том, что там могло быть обо мне написано. Мне просто нужно было узнать. Я прочитала каждое слово, и с каждой фразой мое сердце разбивалось все сильнее.

Как долго он продолжал этот спектакль? Как долго он хранит этот секрет? И тут моя душа окончательно раскололась. Ахилл уже на протяжении нескольких месяцев жил без отца. Без человека, который помогал ему. Человека, который читал ему, когда он не мог прочитать самостоятельно.

Ахилл… был совсем один.

Совершенно потерянный.

Я чувствовала его позади себя. Стоявшего все еще на том же месте в конце комнаты. Я подняла взгляд; его обезумевшие глаза были сосредоточен на газете в моих руках.

— Ахилл, — прошептала я, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. — Здесь ничего не говорится о моем пребывании в Умбрии. Или что-либо о принце, как ты сказал. Это статья о моей жизни в Нью-Йорке, о моей семье в бизнесе.

Кожа Ахилла стала пепельной. Он отвел взгляд на пелену дождя, пляшущую за открытой дверью амбара.

— Этикетки, — я уронила газету на пол. — Пропущенные ошибки, неверный образец… Ты ведь не знал, правда?

— Не надо, — отрезал Ахилл, когда я была в трех футах от него. — Не говорите о вещах, о которых вы не знаете, герцогиня.

— Ахилл…

Я ожидала, что он закричит, проявит агрессию, которую, как я знала, он ощущал глубоко внутри себя, агрессию, которую уже дважды мне показывал. Агрессию, порожденную разочарованием.

Но вместо этого он устало опустил голову, его тело потеряло волю к борьбе.

— Пожалуйста… не надо… — он сделал глубокий вдох. — Не вы… только не от тебя…

Моя нижняя губа задрожала от поражения в его голосе. Моя душа кричала от сочувствия к его мучениям. Потому что эта реакция, это отсутствие желания спорить — сказали мне все, что нужно было знать.

Он действительно не умел читать или писать. Он мог создавать лучшее в мире вино, мог быть таким добрым и нежным человеком, но он не мог прочитать этикетки, отмеченного наградами, мерло, которое он делал своими талантливыми руками.

Это была самая жестокая шутка судьбы.

— Не надо меня жалеть, — мое дыхание замерло от этой тихо произнесенной просьбы. — Я не хочу, чтобы ты меня жалела.

— Я не жалею тебя, — сказала я, дрожащим от напряжения голосом. — Я злюсь за тебя. Я так зла, что тебе так и не помогли должным образом.

Ахилл вздрогнул, будто мои слова ранили его физически. Выражение боли исказило его прекрасные черты лица.

Он избегал моего взгляда, вместо этого изучая капли дождя. Его руки дрожали, но не от гнева. В этом пустом пространстве не осталось ни капли гнева. Я могла чувствовать только дыхание Ахилла, его непонимание того, что теперь делать, когда его великая тайна была открыта суровому дневному свету.

Я увидела пустые ведра, разбросанные около его ног, и только одно все еще было наполнено. Я увидела, что остальные грозди винограда уже лежали в бочке и были готовы к выжимке. Глаза Ахилла сияли, как прекраснейшие витражи, и беспомощность собрались в их глубинах.

Я никогда не хотела причинить ему боль, опозорить его. Я хотела только помочь. Моя измученная душа, ничего не хотела так сильно, как исцелить его от этой несправедливости.

Мне нужно было заставить его чувствовать себя комфортно.

Мне нужно было помочь этому потерянному мальчику, который был глубоко внутри Ахилла, обрести себя.

На столе стоял старый магнитофон. Обойдя застывшего Ахилла, я нажала на кнопку воспроизведения… и мои глаза закрылись, когда эмоциональные волны захлестнули меня. Вступительные такты «Songno» — моей музыки для дрессуры, — украсили влажный штормовой воздух своими идеальными звуками.

Сегодня Ахилл слушал эту музыку. Старый динамик магнитофона был еще теплым. Он слушал именно эту песню. Пока Андреа Бочелли пел о снах и мечтах, я обернулась и увидела, как по спине Ахилла пробежала капелька пота. Его кожа задрожала, а мышцы заиграли.

Я медленно приблизилась к нему, как к дикому зверю и встала перед ним, его ноздри раздувались. Его взгляд все еще был направлен на улицу.

— Ты собирался давить виноград?

Моя тактика отвлечения сработала. Брови Ахилла опустились в замешательстве, а его взгляд упал на меня.

— Да, — ответил он.

— Тогда давай раздавим его, — я наклонилась, чтобы снять свои туфли.

Он смотрел, как я откидываю их в сторону, затем с сомнением перевел взгляд на мое платье, но я не позволила ему себя остановить. Это было просто платье. В то время как Ахилл был человеком, страдающим от боли. Это не шло ни в какое сравнение.

— Мы должны помыть ноги? — спросила я, оглядывая амбар в поисках снаряжения для мытья.

Ахиллу потребовалось время,