Все же концовка разговора смягчила нежданный удар. Сергей Герасимович был рад даже пьяному Гусеву, настолько важно ему было отвлечься.

— Ж-живем, Герасимович, — мирно бузил Гусев, — плюхнувшись в обуви на кровать. — Машина на приколе, а я в-выпим-м-ши.

— У тебя, как в небезызвестном фильме: кони напоены, хлопцы запряжены.

— М-меня не запряжешь. Два часа — и м-мир опять потрясен.

— Чем же?

— Сто двадцать минут отдыха, и я снова в форме.

— Редкое качество, — отдал должное Архипов. — А чтобы оно не было голословным, разбужу я тебя, братец, на заре.

— П-потушите, п-пожалуйста, свет.

— Я, разумеется, повинуюсь, но тогда и представление закончится.

Гусев замолк еще до того, как Сергей Герасимович лег.

«Счастливый человек», — с завистью прислушивался к беззаботному храпу Архипов.

Он представил, как уже завтра будет трястись в поезде. Вылазку он совершил, безусловно, не даром. Поделом ему. Чего, спрашивается, добился? Нашел время копаться в собственном прошлом. Археолог хренов… А как мир пакостно-примитивен. Разве может женщина так унижаться, деля постель с человекоподобным. И это Юля, которую он… Чего уж там хитрить, наверное, никогда не забудет.

Сергей Герасимович долго ворочался, настраивая себя (как ни странно), что должен, даже обязан, увидеться с Юлией Павловной. В конце концов он обладает таким правом. Ей тоже есть, в чем обвинить его, но дело ведь не во взаимных упреках.

Но и это было не главным для Архипова. Важно было понять, что подвигло Юлию изменить своей природной чистоплотности. Уж если приехал…

«Все равно, она не похожа на других», — отстучало где-то в подсознании, и Архипов, горестно вздохнув, приказал себе заснуть.

Но едва начал дремать, как всполошили громкие выкрики… Неужели Кирилыч выяснял отношения со сторожем?.. Вдобавок загремела музыка, и яркий свет озарил базу отдыха.

Архипов выскочил из домика… Громадный теплоход, переливаясь огнями, медленно шел вверх по Дону.

Наверное, обеспеченные туристы, закатив гулянку еще в Ростове, намеревались бесноваться всю ночь.

Луч прожектора, щупающий воду, скользнул по берегу, ударил в глаза. Деревья стали кипенно-белыми, словно покрылись серебряной порошей.

А посередине реки все сияло и гремело. Архипов не сводил завороженного взгляда… Когда-то вот так же ослепил его локомотив пассажирского состава. Поезд намного опаздывал, и Сергей упрашивал Юлю идти домой. Но та упрямилась: «Может, прощаемся навсегда».

Сергей урывками прижимал ее к себе, шептал на ухо.

— Здесь болит, — взялась за сердце Юля. — Перед тем, как маме умереть, тоже болело… И не успокаивай меня. Случится плохое, сам потом убедишься.

— Когда примерно? — ничего не хотел всерьез принимать Сергей.

— Не маленький, считать можешь.

— Через месяц я приеду в командировку.

Юля едва сдерживала слезы:

— Если я потеряю тебя, случится нечто ужасное. Один раз я пережила, второй — не выдержу.

Сергею стало не по себе от ее признания. В этот момент и полоснул по глазам свет вынырнувшего из-за поворота поезда.

— Почему ты разноцветная, — натянуто улыбнулся он, протирая глаза.

— Возвращайся, — постучала Юля кулачком в его грудь…

Архипов невольно схватился за грудь, явственно ощутив сейчас Юлину руку.

Теплоход уже далеко отошел. Но еще доносились музыка и разговоры, команды, усиленные микрофоном.

Архипов молил Бога, чтобы корабль не исчезал из виду, во всяком случае, пока он будет вспоминать…

Сергей заскочил в тамбур последним, задел сумкой проводницу.

— Напиши мне, Сережа, — вдруг попросила Юля. — Я никогда не получала писем.

Проводница сердито захлопнула дверь. Юля жалостливо смотрела снизу вверх, и на лице была написана такая покорность, что Архипову стало неловко за нее… Неприятное чувство уже не отпускало, словно глубоко въелось.

Когда после отпуска Сергею выпало ехать в командировку, он сказался больным.

Юля позвонила Архипову на работу спустя два месяца. Ничуть не смутившись, он сослался на занятость.

— Ты совсем пропал. Черкни хотя бы открытку.

— Какой смысл, — возразил Сергей, — скорее сам приеду, чем она дойдет.

Телефон был параллельный, и в соседней комнате могли подслушивать знакомые жены.

— У меня к тебе очень важный разговор. — Сергей уловил учащенное дыхание. — Обязательно позвони по номеру…

Он наспех записал, зная, что не позвонит.

На следующее лето, когда Сергей путешествовал с семьей на таком же экскурсионном пароходе, умерла бабушка. Хоронили ее родители Сергея. Они и упросили дальнюю родственницу забрать хату бабы Вари…

Сияние меркло с каждой минутой; вскоре все исчезло, как и не было ничего.

Архипов обессиленно прислонился к тонкой стенке домика.

Ветер, бившийся в вершинах деревьев, стих, словно нашел себе приют в густых прибрежных кронах. Звезды на предутреннем небе стали, как точки на промасленной бумаге.

Пора было будить Гусева — и в путь… Сначала они посмотрят хату, потом сразу на станцию. По дороге Архипов что-нибудь сочинит Гусеву про Юлию Павловну, дескать, втемяшилось по пьянке неизвестно что… И больше ноги его здесь не будет!

Гусев лежал в той же позе, с непривычно строгим лицом.

— Геннадий Алексеевич, — стал тормошить его Архипов, вспомнив наконец имя. — Пора, дружище.

За столом Гусев выпил пива, пожалев, что не осталось чего покрепче.

— Купим на переправе, — успокоил Архипов. — В бабушкином доме сделаем привал.

— В каком бабушкином?

— В таком. Или забыл после вчерашнего?

Гусев покосился на сторожку, где ночевал начальник базы.

— Разве Кирилыч ничего не сказал?

— Даже больше, чем следует. — поморщился Архипов.

— Я не о том. Выкупили бабки твоей дом. Кирилыч на днях приобрел.

— Врешь!

— Юлии Павловны дача там будет.

— Юлии Павловны?.. — ослепительное сияние вновь возникло перед глазами. — Но она же… Она… — не находил слов Архипов, ошарашенный внезапной вестью.

Гусев завернул в клочок газеты половину вяленого чебака.

— Не тушуйся, Герасимович. Юлия Павловна сроду баба вывихнутая.

— Ты знал, с кем она крутит? Почему не предупредил? — накинулся на него Архипов.

— Напраслину возводишь. Не ляпни сам Кирилыч, в жисть бы никто не догадался.

Небо все больше синело, поглощая точки звезд. В просвете деревьев виднелся блестящий колокольчик месяца, готовый вот-вот разбудить новый день. Над темно-зеленой водой курились струйки сизого тумана.

Лицо Архипова выказывало безмерную муку.

— Что же это делается? Что?

— Плюнь, Герасимович, — поспешил успокоить гостя Гусев. — Здоровье оно дороже.

— Нет, Геннадий, — встряхнул головой Архипов. — Верно ты вчера сказал: с судьбой не поспоришь… — помедлив, добавил: — А поступки мы совершаем согласно принятым правилам.

…На переправе ушлый Гусев по дешевке заправился, выцыганил у первых продавцов ведерко спелых жердел.

На гору выехали с восходом солнца. Архипов, пересиливая сон, попросил остановиться.

Румяное солнце распускало ярко-золотистые пряди волос-лучей… Но впереди них уже несся охальник-ветер, нарушая зеркально-спокойную негу реки. Стремнина морщинисто рябила, вспенивая едва заметные гребешки. Набирая упругость в невесомо-могучих крыльях, ветер летел дальше, макая в Дон сухой, опаленный зноем