— Пойми, Миша, тебе гораздо проще найти выход из создавшейся ситуации. А я… Я постараюсь сделать все от меня зависящее.

Анатолий Степанович с некоторым запозданием понял, что ляпнул неуместную фразу. Таким манером он обычно изъяснялся на службе, желая отделаться от неприятного разговора или уйти он него. «Подлил масла в огонь», — посетовал про себя он. И не ошибся. Михаил приблизил к нему потное гневное лицо.

— Правильно, Толик. Мать же делала все от нее зависящее, как ты сказал, чтобы дать тебе молока, когда кормила тебя грудью, делала все, чтобы ты был сыт, когда в голодном тридцать третьем жевала макуху и пихала тебе в рот, когда в войну отнимала от себя кусок для тебя, делала все, чтобы ты был грамотным, когда посылала тебе в город последние сбережения.

Придавленный язвительностью брата, Анатолий Степанович часто моргал, оглядываясь на залик, где отдыхала мать.

— Об одном жалею, что вызвал сюда такое… — скрипнул зубами Михаил. — Но из-за Валюхи все. И так одни мы с ею. Дети и есть, и нету их. Когда-нибудь ты поймешь это.

Он встал, сдернул с гвоздя замасленный полушубок. У порога задержался, сказал, глядя прямо в глаза Анатолию:

— Одна мать не останется. А тебе я так скажу. Просила она, чтобы схоронили ее тута, коль помрет на стороне. Ну так вот. Ты ее уж давно схоронил. Не оставил в своем сердце места для родной матери. На том и весь мой сказ.

Михаил плечом распахнул дверь, вышел.

— Много ты соображаешь! — глупо прокричал вслед Анатолий Степанович и осекся. Не разбудил ли мать?

3

Анатолий Степанович лежал на кровати, даже не пытаясь уснуть.

Вспомнилось детство. Иногда в такую же зимнюю пору, когда до красноты раскалена плита, он просыпался, увидев страшный сон, и недоуменно озирался. Сон это или явь? И где он, куда попал? Не угодил ли в самую преисподнюю, о которой рассказывала мать? Там черти жарят грешников. Толя готов закричать, но — слышит рядом мирное сопение брата, узнает свою хату, облегченно вздыхает и, беззвучно ступая босыми ногами, крадется к двери напиться воды.

Разговор с Михаилом оставил в душе неприятный осадок, и Анатолий Степанович искренне мучается. «Ах, нехорошо, нехорошо мы с ним поговорили».

Он мысленно продолжает разговор, негодуя на себя, что не сумел отбрить как следует брата, да и вообще, что приперся сюда на ночь глядя. Разницы, разумеется, не было никакой. И нагрянь Анатолий Степанович не вечером, а утром следующего дня, результат был бы тот же. Но ему неприятно. Неприятно, как любому человеку, чье самолюбие больно задето. Утерявший здесь, в родном доме, напускной лоск, Анатолий Степанович думает прежде всего о себе. Во что еще выльется вся эта история?

Он привык к размеренному, устоявшемуся образу жизни. После работы — сразу домой, и обязательно пешком. Свежий воздух полезен и необходим. Анатолий Степанович идет не спеша, вежливо раскланивается со знакомыми, заглядывается на витрины магазинов — точнее сказать, на свое отражение в них. Потом, нагуляв аппетит, ужинает с супругой. Взрослым детям в такое время суток не до еды. Антонина Петровна стряпает неважно. Во всяком случае, не вкуснее, чем в столовой. Но она занятой, деловой человек. Любит порядок, чистоту. Очень пунктуальна. День расписан буквально по минутам. И то сказать, на носу диссертация. Сожалеет, что и так упустила время. Но это она уж чересчур. Сорок четыре года — отнюдь не препятствие научной карьере. Да и нужна она ей, та карьера! Станет больше получать — и довольно. Говорит Антонина Петровна ровным, бесстрастным голосом. А когда сердится, недовольно поджимает губы. На службе Анатолий Степанович сторонится таких дам. Но на супругу смотрит почти с обожанием. И вот ей, строгой, педантичной женщине, у которой скоро защита, придется сообщить ошеломляющую весть.

Анатолий Степанович словно наяву видит ее губы, бесцветные, когда не накрашены, холодные, с прищуром, глаза. Он знает, что она скажет, и даже слышит ее голос: «Не собираешься ли ты устроить у нас в квартире приют?»

Тогда Анатолий Степанович возразит: «А что, если бы подобное произошло с твоей матерью?» Но возразит не властно, а робко, наперед соглашаясь с супругой. «Не задавай глупых вопросов, — нахмурится Антонина Петровна. — Со своей мамой я разобралась бы как-нибудь умней». Больше она не коснется этой темы, и Анатолий Степанович знает, что не коснется никогда.

Он представляет всё это с каким-то удовольствием, даже со злорадством: «Понял, Миша? Чтобы строить прожекты, надо знать людей. А уж таких, как Антонина, в первую очередь».

Анатолий Степанович ворочается, поджимает под себя ноги. Не услышит Мишка его объяснений с супругой. «Не услышит, — уже без злорадства думает он. — А я вот…» И мысли Анатолия Степановича вдруг бегут совсем в ином направлении.

Да, он доволен женой, гордится ею. Но есть ли у них взаимная теплота, духовная близость? Он перебирает в памяти годы совместной жизни, но не может сказать ничего определенного. Анатолий Степанович с возрастом стал далек от таких эфемерных понятий, как, скажем, любовь. В его представлении она перестает существовать, когда люди начинают совместную жизнь. Но любил ли он Антонину, когда они только узнали друг друга? Так любил или нет?

Подобная проблема прежде не занимала Анатолия Степановича. Но почему-то сейчас он принялся доискиваться до сути. Так было чувство или нет?

И вдруг неожиданно вспомнил.

Стояла такая же снежная зима с буранами, морозами, ясными лунными ночами. Во всяком случае, в тот вечер светила луна.

Он встретил ее в клубе на танцах. Анатолий был уже парнем лет двадцати пяти, она — юной, хрупкой, с темной косой на спине. На ней была юбка-шестиклинка и синяя вязаная кофточка с воротничком-стойкой.

Анатолий хотел пригласить ее, но постеснялся. И тогда это сделала она. Баянист лихо притопывал ногой, подзадоривал танцующих. Но Анатолий видел только ее карие глаза, слышал только ее мягкий, певучий голос. «Ты жаворонок», — расхрабрившись, сказал он ей, когда провожал после танцев. «Какой жаворонок, — засмеялась она, — ведь сейчас зима». И, схватив горсть снега, кинула ему в лицо.

Девушка смеялась, словно колокольчик, и все мела на него ладошкой снег с высокого сугроба. Потом они договорились о встрече. Но у Анатолия окончились короткие преддипломные каникулы, и он уехал в город…

Анатолий Степанович тряхнул головой. «Постой, в какой город? Ведь Антонину я встретил в городе, уже имея на руках диплом».

Анатолий Степанович застонал, как от зубной боли. Значит, не с Тонькой он бы тогда.