Ему оставалось только гадать, неудачный ли выбор работы или неблагоприятные жизненные обстоятельства оставили отметины под этими красивыми глазами. Была ли она официанткой? Работницей на фабрике? Или одинокой матерью? Или в этом доме все же присутствовал мужчина? Был ли неверный муж причиной стресса или ее беспокойство порождала собственная неверность? А может, круги под глазами возникли всего лишь из-за недостатка сна? Существовал миллион различных причин, но единственно верную он никогда не узнает. И это его раздражало.

Он смотрел и впитывал в себя ее образ. Он попал под воздействие ее обаяния. Стремление обнять ее, любить эту женщину охватило его. Он хотел привлечь ее к себе и прошептать, что все будет хорошо. Он был сильным. Мог защитить ее. Мог дать все, чего ей не хватало.

Акерман всегда мечтал полюбить кого-то. Если не считать давних воспоминаний о матери, он никогда больше не испытывал настоящей любви. Никогда не любил и не был любим в ответ. Он задавался вопросом, сможет ли оставить свою нынешнюю жизнь и начать новую, как нормальный человек.

Интересно, согласится ли она, если я предложу ей бежать со мной?

Ты не заслуживаешь любви.

Заткнись, я могу стать другим, стать лучше, чем сейчас.

Ты — монстр. И не можешь отрицать этого.

Он крепко закрыл глаза и прижал руки к вискам, но не мог заглушить в себе голос отца.

Мы сыграем с тобой в маленькую игру, Фрэнсис.

Нет, я не хочу больше играть. Хочу, чтобы игра закончилась.

Убей ее, и боль пройдет.

Но он знал, что боль не прекратится. Она не прекращалась никогда.

Он вернулся мыслями в прошлое, когда убил впервые. Отец начал с малого. Акерман-старший поймал бродячую кошку для использования в своем эксперименте. Затем приказал сыну убить животное, но мальчик не хотел убивать. Когда же он отказался…

Акерман бессознательно провел пальцем по шраму на руке.

Убей ее, и боль пройдет.

Но независимо от того, что он делал и кого убивал, отец не позволял боли утихнуть.

Он вытер слезы. Он знал, что, даже если она согласится с ним бежать, он никогда не станет по-настоящему нормальным человеком. Ему уже не искупить своей вины, хотел бы он того или нет. Он мог изменить свою судьбу не более, чем заставить планету не вращаться или солнце замерзнуть. Его жажда всегда будет слишком сильна.

Продолжая наблюдать за ней, он думал обо всех путях, которые никогда не откроются для него, обо всех чудесных вещах, какие ему не удастся испытать. Эти мысли вызвали в нем ярость. Красная пелена гнева саваном окутала его, и женщина в окне перестала быть воплощением всего хорошего, что могло с ним случиться. Наоборот, теперь она представляла собой все то, что было у него украдено, все, чего ему никогда не суждено познать.

Ненависть к ней находилась за пределами здравого смысла. Он ненавидел их всех, и он заберет у них то, чего сам лишился уже давно. Отнимет у них жизнь.

Маркусу казалось, что он прошагал тысячу миль. Он смертельно устал и теперь уже проклинал свою бессонницу. Убийцы из правоохранительных органов охотились за ним. Он понимал: они не могут позволить ему остаться в живых и не остановятся, пока его не найдут.

Он продолжал идти по пустынному шоссе. Ночная тьма окутывала все вокруг, а шоссе растянулось на целую вечность, теряясь где-то в лежавшем впереди забытье. Он чувствовал себя единственным человеком, выжившим в апокалипсисе, прокладывающим себе путь в направлении, которого больше не существовало, в тщетной попытке обрести потерянную возлюбленную, погибшую в очистительном огне, который ознаменовал конец всего.

При бледном сиянии луны у него возникло чувство, что он попал в иное измерение. Окружавший его пейзаж словно жил своей собственной жизнью и казался Маркусу зловещим и угрожающим. Темнота вихрилась и колыхалась, временами приобретая черты хищного зверя, готового сожрать его душу. Тьма царила повсюду, окружая его, пробираясь в его сердце, убеждая его оставить всякую надежду и заснуть навсегда.

Маркус не имел никакого представления, куда идет или что будет делать, когда куда-то доберется. Он знал одно: ему необходимо убраться от Ашертона как можно дальше. Поначалу он рассчитывал сам добраться до соседнего города и всякий раз при приближении автомобиля прятался. Поскольку он не мог знать, кто именно к нему приближается, это делало его уязвимым, а езду автостопом опасной. Но и спрятаться здесь оказалось практически невозможно: редкие заросли вдоль дороги не создавали надежного укрытия.

Ему не слишком нравилась идея ехать на попутках, но, не считая угона машины, это был бы самый быстрый вариант. К тому же он не свернул с шоссе на первом перекрестке, до которого добрался, как не свернул и на втором. Он решил дойти до третьего, надеясь сбить охотников со следа. Там он собирался рискнуть и сесть в первую же машину, следующую в попутном направлении. И он шел все дальше, обдумывая следующий ход. В его характере было действовать, больше полагаясь на инстинктивные реакции, чем руководствуясь заранее составленным планом. Однако сейчас положение было иным. Ему необходимо тщательно спланировать свои действия, если он хочет выйти из этой передряги живым.

Холодные серые облака нависали над головой, словно божества какой-то древней цивилизации, смотревшие на усилия и триумфы смертных. Маркус почти физически ощущал на себе их взгляды — взгляды союзников тьмы, пытавшейся лишить его остатков силы воли. Темные облака плыли, дрейфовали в море воздушного пространства. Время от времени они заслоняли луну и гасили последний источник света.

Затем пейзаж озарили огни, не имеющие природного происхождения. Они больно ударили в глаза Маркусу, который не сразу к ним приспособился. Приближалось какое-то транспортное средство — судя по всему, это был легковой автомобиль.

Маркус надеялся, что первой встретившейся ему машиной будет грузовик. Он знал: шериф не станет гнаться за ним в грузовике, к тому же шансы быть подобранным крепким водителем грузовика были намного выше, чем если бы ему попалась одинокая старушка на легковом универсале.

Автомобиль остановился примерно в двадцати или двадцати пяти футах от места, где стоял Маркус. Он почувствовал, как сердце у него упало, а уровень адреналина подпрыгнул, когда заметил на крыше машины выключенные сейчас красно-синие проблесковые маячки.

Алиса Ричардс поставила последнюю тарелку в сушку для посуды. Ее ноги пульсировали и болели, а мышечный спазм внизу спины отдавался болью по всему позвоночнику, стоило ей неловко повернуться. Сегодня она отработала еще одну двойную смену. Ее прекрасная работа заключалась в том, чтобы сложить коробку, наполнить ее ногтевыми накладками и отправить дальше по конвейеру другому, такому же, как она, винтику в индустриальной машине, который помечал коробку наклейкой с ярлыком и готовил к отгрузке заказчику. После шестнадцати часов, проведенных на ногах, она чувствовала себя так, словно пробежала два триатлона и родила в один и тот же день. У нее болели голова, тело и душа, и она жаждала сна так же, как наркоман жаждет очередной дозы. Но, несмотря на переутомление, она все же решила помыть посуду, прежде чем лечь в постель.