Мы рассмеялись.

– Хотите, я позволю вам выпить кофе в одиночестве, а потом опять позвоню?

– Нет уж, вы перебили мне рабочее настроение. Я лучше отдохну.

Мы прошли по Сорок второй улице, спустились в метро и доехали до Эстор-плейс. Я вышел вслед за Беатрис на улицу.

– Чем вы занимаетесь? – спросила она.

Беатрис явно смирилась с происходящим, и внезапно мы оба расслабились.

– Работаю в банке.

– Вы банкир? – И она засмеялась, как будто решила, что для англичанина это забавная шутка.

– Нет. Я даю уроки иностранного языка банкирам. Ничего особенно серьезного. Хватает, чтобы платить за квартиру, пока я еще не стал настоящим писателем.

– Вы писатель?

– Я учусь.

– И что вы пишете?

– Рассказы.

– Какие?

– Ну, всякие. Длинные, короткие. Иногда сам придумываю, иногда беру сюжеты из жизни или из того, что слышал от других.

– Вас уже печатали?

– Да, кое-что.

– А банкиры часто берут уроки иностранного языка?

– Я живу во Франции, и некоторые компании хотят, чтобы их сотрудники вели дела не только по-французски, но и по-английски.

– Ясно, – сказала она, как будто знала, о чем речь. – Кстати, здесь нет дома номер сорок четыре с половиной.

– Простите?

Удивительно, но Беатрис совсем не заинтересовало то, что я живу во Франции.

– Это Шестая улица.

– Я думал, мы идем пить кофе.

– А я подумала, вы просто хотите позвать меня с собой.

– Да, но я собирался уговорить вас, пока мы будем пить кофе!

– Что ж, мы в любом случае можем пойти и выпить кофе, потому что здесь нет дома номер сорок четыре с половиной. Смотрите, вот сорок второй номер, сорок четвертый и сорок шестой. А на той стороне сорок третий и сорок пятый. Никакого дома номер сорок четыре с половиной.

– Кажется, вы правы, – согласился я. – И вообще, что это за номер такой?

– Иногда в Нью-Йорке так бывает.

– Правда?

– Да. Давайте заглянем на Восьмую улицу, раз уж мы рядом, – предложила Беатрис.

– Давайте.

– Tally-ho! – воскликнула она.

Я удивленно уставился на нее.

– Вы крикнули «tally-ho»?

– Ну, вы же англичанин.

– Да. Но англичане так не говорят.

– А кто говорит?

– Никто.

– Да бросьте. Англичане так кричат, когда охотятся.

– Может быть, и кричали в двадцатых годах, но уже после войны это выражение совершенно устарело.

– Замолчите и не рвите мне шаблон!

Восьмая улица носила название Сент-Маркс-плейс, и Беатрис сказала: «А, ну конечно», как будто сразу все вспомнила. Номер 44½ нашелся – дом с красной дверью и четырьмя звонками сбоку.

– И куда звонить?

– В верхний, – произнесла Беатрис так, словно это было очевидно.

– С чего вы взяли?

– В письме сказано, что это на верхнем этаже.

– А если номера квартир идут сверху вниз, и верхнему этажу соответствует нижний звонок?

– У вас какой-то чересчур усложненный способ мышления, – заметила она.

– Да, – подтвердил я.

– Я уверена, что нам нужен верхний звонок.

Я подождал, разглядывая кнопку. Внезапно столкнувшись с необходимостью нажать на нее, я засомневался. Я решил подождать Кота, но передумал – и тут вспомнил кое-что очень важное, что избавило меня от неприятной миссии.

– Французское вино. Нужно купить французское вино, – сказал я.

– У вас нет вина?

Я похлопал по сумке, как будто там могла заваляться случайно забытая бутылка.

– Нет.

– Пойдете в магазин, – сказала Беатрис.

– Да. За вином, – добавил я.

– Сюда.

Через десять минут мы вновь стояли перед домом номер сорок четыре с половиной по Сент-Маркс-плейс с бутылкой вина в сумке. Я посмотрел на Беатрис, назвал себя трусом и позвонил.

Послышался щелчок, что-то зажужжало. Беатрис придержала дверь для меня. Я взглянул на нее, словно спрашивая: «Что дальше?», и она взглядом велела поторапливаться.

– Куда теперь?

Все мы резко глупеем, когда думаем, что другой гораздо лучше сумеет принять решение, даже если дело несложное.

– Наверх.

– А, ну да.

Мы добрались до верхнего этажа, и я постучал.

Дверь открыла женщина и произнесла: «О», как будто ждала кого-то другого, но все-таки улыбнулась.

– Здравствуйте, – улыбнулся я в ответ. – Извините, что побеспокоили, но, может быть, вы мне поможете.

– Что случилось?

– Это трудно объяснить, но…

– Если вы что-то продаете, не тратьте времени – я ничего не куплю.

– Нет, я ничего не продаю, я кое-что ищу, что было здесь спрятано.

– Вы Свидетели Иеговы?

– Нет. Я, по крайней мере, нет, – произнес я.

– А я атеист, – заявила Беатрис.

– А вы Свидетель Иеговы? – спросил я у женщины.

– Я иудейка, – ответила та.

– Если бы я верила в бога, то была бы иудейкой, – заметила Беатрис, как будто отвечала на вопрос в викторине.

Если я когда-либо и задумывался над тем, как разъяснить эту непростую ситуацию постороннему человеку, теперь все пошло прахом.

– Кстати, – сказал я, поддаваясь нелепости происходящего, – посмотрите-ка.

И я вытащил из кармана анкету, которую стянул в аэропорту.

– Вы обе наверняка обрадуетесь, узнав, что нацистские преступники, у которых еще нет гражданства или визы, должны раскаяться в своих преступлениях, прежде чем въехать в Соединенные Штаты. – Я показал им анкету и продолжил читать: – «В промежутке между 1933 и 1945 годами участвовали ли вы тем или иным способом в репрессиях, проводимых нацистской Германией или ее союзниками?»

– Что это такое? – спросила женщина.

– Анкета, которую нужно заполнить, прежде чем пересечь границу США. Вы посмотрите, какие замечательные вопросы.

– Вы испытываете трудности с общением? – прочла Беатрис.

– Обвинялись ли вы когда-нибудь в шпионских действиях или саботаже? – без энтузиазма подхватила женщина.

– Боюсь, что так, – сказал я. – Я думал, мне это сойдет с рук, но раз уж вы спросили напрямую, врать не стану. Я шпион. Кажется, легенда подвела.