Глава 10

Матрица

Но совершать превращение надо по-научному, иначе последняя стадия обучения может оказаться безнадежнее первой.

– ДЖОРДЖ БЕРНАРД ШОУ. Предисловие к «Пигмалиону»

В начале 1957 года почти каждое утро Вирджинии Джонсон начиналось с составления списка имен с указанием возрастов и адресов пациентов за тяжелым металлическим столом, выглядевшим одиноким островом посреди линолеумного моря на третьем этаже родильного дома. Миссис Джонсон стала еще одной безымянной секретаршей, временно нанятой, чтобы разгрести бесконечную гору бумаг. «Она должна была заполнять страховые анкеты, – вспоминал доктор Майк Фрейман, тогда еще молодой врач. – Во всем отделении акушерства и гинекологии она была единственным человеком, чье рабочее место располагалось не в кабинете, а фактически в коридоре».

Джонсон хотела самосовершенствоваться, получить диплом по социологии. Эта должность интересовала ее исключительно как способ заработать. «Мир медицины не интересовал меня ни в каком виде, ни в какой форме и никаким образом, – объясняла она. – Мне всегда нравились врачи, которых я видела в детстве. Но интереса не было».

Когда мимо нее по коридору проходили студенты или младшие научные сотрудники, она редко отрывала глаза от бумаг, чтобы взглянуть на них. Она с симпатией относилась к юным медсестрам, иногда болтала с молодыми женщинами о детях, таких же, как и ее собственные. Но когда мимо шли врачи, Джонсон привыкла вставать с места с дружелюбной улыбкой и здороваться, обращаясь к ним по имени. Вскоре она знала всех важных людей в отделении акушерства и гинекологии Университета Вашингтона – доктора Уилларда Аллена, заведующего, доктора Альфреда Шермана, специалиста по онкогинекологии, и, разумеется, доктора Уильяма Мастерса, нанявшего ее. «Как по мне, она ничем не отличалась от остальных, – вспоминал доктор Марвин Кэмел о секретарше, которую все быстро запомнили. – Билл Мастерс ухитрился разглядеть в ней то, чего никто не замечал прежде».

Поначалу Джонсон не обращала внимания на то, что происходит в кабинете во время приема. Когда она устраивалась на работу, друзья сказали ей, что Мастерс – ничем не примечательный акушер-гинеколог, специалист по бесплодию и гормонозаместительной терапии. Она даже не догадывалась, что этот лысый доктор с вечно суровым лицом, в неизменно аккуратном галстуке-бабочке, быстро переодевающийся перед каждым приемом, делает нечто большее. Никто не сообщил ей о секретных сексуальных исследованиях ее начальника, университетского профессора, тайно разгуливающего по публичным домам. Мастерс не давал ей этой информации, когда брал на работу. Даже четыре месяца спустя, когда Джонсон однажды встала со стула и отправилась на обед, он не собирался ей ни о чем рассказывать.

Больничная столовая была для нее способом отвлечься от бумажной рутины и шансом покрутиться среди врачей и медсестер. Рядом с людьми в белых халатах Джонсон могла сойти за свою, уравнять в социальном плане роль секретаря или свою потенциальную должность «научного ассистента». Вращаясь среди этих людей изо дня в день, Вирджиния производила на них благоприятное впечатление. Она всегда была соответствующе одета – может быть, даже чересчур, учитывая, какое место она занимала в больнице, – с легчайшим намеком на чувственность. Ее гладкие сияющие каштановые волосы, выразительные глаза, приветливость и глубокий тембр голоса сделали ее любимицей сотрудников, преимущественно мужского пола. Кэмел вспоминал, что в столовой она постоянно болтала с врачами и медсестрами. Джонсон была «не то чтобы красавицей, но выглядела весьма сексуально – и дружелюбно», вспоминал Кэмел. Сандра Шерман, супруга доктора Шермана, описывала Джонсон как темноволосую красавицу, напоминающую актрису Аву Гарднер, чью элегантность нельзя было не заметить: «Она была эффектной – в манере разговаривать, особенно с мужчинами, – вот что я имею в виду под ее сексуальностью». В 1950-х, когда большинство докторских жен сидели дома с детьми, привлекательная разведенка, флиртующая за обедом с женатыми сотрудниками, могла вызвать опасения. К секретарям относились не как к сотрудникам, обладающим ценными навыками, а как к потенциальным охотницам на чужих мужей, коварно разрушающим счастливые семьи. У некоторых мужчин были свои представления о Джонсон, у доктора Шермана в том числе. «Я видел ее каждый день – она была хорошим секретарем, всегда на подхвате, – рассказывал он о тех временах, когда Джонсон только начинала работать у них с Мастерсом. – Пару раз мне казалось, что она пытается меня соблазнить, но, похоже, она отступила и переключилась на Билла, потому что его это интересовало больше». Кэмел слыхал, что якобы «у нее что-то было с другими сотрудниками отделения, но не уверен, что это правда».

Весьма близкая дружба завязалась у нее с доктором Айрой Галлом, невысоким энергичным человеком, блестящим врачом, чьи грядущие успехи не вызывали никаких сомнений. Их рабочие часы часто совпадали, и вскоре они начали ездить вместе на работу и домой. Вирджиния ехала с Айрой в его «плимуте» 1948 года выпуска и рассказывала о своей жизни, в том числе делилась подробностями о предыдущих браках, работе певицей в группе Джорджа Джонсона и двоих детях, которых она растит сама, пользуясь помощью няни. Это был портрет живого человека, а не безымянной секретарши, чирикающей «доброе утро» из-за стоящего в коридоре рабочего стола. Джонсон произвела на Галла впечатление, и он делился с ней своими соображениями по поводу медицины, рассказывал о том, что представляет собой больница изнутри, а также об иерархии в отделении акушерства и гинекологии Университета Вашингтона. Джонсон все схватывала на лету, быстро соображая, как извлечь из этого пользу. «Разговорами она заполучила хорошую должность, – говорил Галл. – Изначально ее взяли как секретаря, для заполнения страховых анкет. Но когда встал вопрос о поиске ассистента для научной работы, никто даже не сомневался, что выбор падет на нее».

Как-то раз во время обеда разговор зашел о секретных сексуальных исследованиях Мастерса, сотрудники по-домашнему отпускали шуточки. «Они несколько раз пошутили при мне, – вспоминала Джонсон. – Но я ни о чем не спрашивала. Я не собиралась задерживаться на этой работе». Ей казалось, что клиника Мастерса по лечению бесплодия, безусловно, касалась вопросов секса, но исключительно как необходимого аспекта, связанного с зачатием. «Я слыхала, что Мастерс занимается бесплодием, и думала, что именно к этой работе меня и привлекают, когда поступала на должность», – рассказывала она. Поначалу Джонсон собирала личные дела пациентов согласно указаниям Мастерса, и проявляла искреннее внимание и интерес к жизни этих людей. Вопросы интимного характера она связывала с исследованием проблем бесплодия. У нее не было повода считать иначе. Но в тот день разговоры сотрудников открыли ей глаза.

– Зачем ты за это взялась, Вирджиния? – спросил ее кто-то из мужчин.

Сотрудники решили, что она знает все телесные подробности о происходящем в