Захлебываюсь воздухом и беспорядочно стону, когда Андрей начинает в меня кончать.

Взрываюсь. Разлетаюсь. На ослепляющем и оглушающем пике наслаждения едва сознание не теряю.

Рейнер, продлевая наше общее удовольствие, до последних спазмов вбивается в мое пульсирующее лоно. А позднее, не извлекая член, припадает влажной грудью к моей спине. Вжимается лицом в затылок. Тяжело и горячо дышит.

— Я внутри тебя, Тата. Не только сейчас. Постоянно. Я — там. Признай.

— Я…

— А ты — внутри меня. Непрерывно. Никого кроме. Только ты.

— Я…

— Моя.

Рейнер

Первый месяц ожидаемых результатов не приносит. У Таты приходят месячные. Даю ей покой: первый день, второй… На третий вхожу в ванную, когда она стоит под душем. Скольжу ладонями по животу. Прижимаюсь со спины. Дурею от контакта с ее теплым и мокрым телом.

— У тебя что-то болит?

Трусь членом о ее охренительную задницу.

— Нет, — в голосе Натали отчетливо улавливаются колебания и волнение.

— Хочу тебя, — кусаю шею. Языком капли воды собираю. — Голодный. Мать вашу… Все внутри скручивает.

— Хм… М-м-м…

— Как это расшифровывать? — отрывисто посмеиваюсь, подталкивая девчонку к стене. — Обопрись на кафель.

Подчиняется. Выставляя руки, инстинктивно в пояснице прогибается. Веду ладонями по узкой спине. Пальцами выступающие позвонки перебираю.

— Красивая, — постоянно ей это говорю, потому как — правда. Краше Стародубцевой Наташки, бляха, нигде и никогда не видел. — Моя.

Оставляю воду, она лишь мне на спину падает. Жаром тело наливается совсем по другим причинам. Кровь в жилах закипает. Торопливо в густой сироп сворачивается. Сливается вся в пах. Член до боли распирает. Воспламеняется. Стоит пошевелиться, он от собственного веса ноющей мукой отзывается. Простреливает огненными стрелами низ живота.

— Еще есть кровь… Немного… — предупреждает Наташа едва различимым шепотом.

— Мне все равно. Для тебя проблема?

— Н-нет… Наверное…

— Тогда полетели.

Трогаю пальцами, только чтобы убедиться, что готова меня принять. И забываюсь. У меня никогда не случалось секса с «кровящей» женщиной. Но я знаю, что такое кровь, и какая она на ощупь. Между ног у Татки другая влага. Течет моя девчонка от возбуждения. Смиряя рвущую жилы похоть, еще чуть задерживаюсь с ласками. Рвано выдыхая, растягиваю это жалкое подобие прелюдии.

Дальше не сдерживаюсь. Секс получается жестким и быстрым. Как пацан, которому впервые дали, едва не кончаю на первом толчке. Сцепляя зубы, хрипло выцеживаю воздух. Жадно сминая грудь Таты, перекатываю между пальцами соски. Целую и кусаю все участки ее напряженного и хрупкого тела, к которым только получаю доступ. Следы оставляю. Красные бороздки, пятнышки раздражения, бордовые засосы. Позже, после разрядки, долго всю эту жесть разглядываю. Вроде и жаль. А с другой стороны… Моя она. Пусть, блядь, каждая тварь видит.

— Нужно, чтобы ты подъехала со мной в офис, — оповещаю полчаса спустя, за завтраком.

Татка машинально поправляет воротник-стойку и, задерживая руку на шее, смотрит растерянно.

— Зачем?

— Это не займет много времени.

— Но зачем?

— Надо.

— А ты не мог бы все же выражаться конкретнее? Или хотя бы предупреждать заранее. Вчера, например. У меня ведь учеба. Сегодня первая пара у строгого преподавателя, — выкладывает с беспокойством школьницы-отличницы.

Невольно усмехаюсь.

— Не делай нервы на ровном месте. За один пропуск ничего тебе не сделают.

— Может, и не сделают. Но я сама не хочу пропускать.

Мать вашу, я, конечно, понимаю, что эта чертова учеба для нее крайне важна… Никуда не денешься. Целенаправленно выравнивая дыхание, стараюсь сдержать характер и не напирать из принципа.

— Тогда после пар? Во сколько заканчиваешь?

— В пятнадцать тридцать, — заметно оттаивает, по голосу слышу, что напряжение ее отпускает.

Почти улыбается мне. Это своего рода благодарность. Натка делает так каждый раз, когда я послабляю давление и первым иду на контакт.

— Скажу Виктору, чтобы привез тебя в офис.

— Хорошо. Тогда я ушла? Сейчас?

— Да. Давай.

— Окей.

Поднимается, но не выходит. Застывает у стола. Приподнимая брови, встречаю ее робкий взгляд.

— Что еще?

— Нет… Ничего, — краснеет и, разворачиваясь, быстро семенит на выход.

Хрен пойми, что хотела? Не скажет же… Постоянно с ней так: догадывайся, думай, мусоль одну и ту же мысль на протяжении всего дня.

А он и без того, как обычно, выдается суматошным.

Когда в начале пятого раздается тихий стук, еще до того, как дверь открывается, догадываюсь, что Натка скребется.

— Там… Секретаря нет на месте. Я подумала…

— Входи.

Пробирается нерешительно. Оглядываясь по сторонам, не решается садиться, пока не указываю ей на кресло.

Походу набираю юриста:

— Костя, подходи, — отключаясь, задерживаю на Тате взгляд. — Как дела? Нормально?

— Угу, — растирает переносицу, словно спрятаться надеется.

Видимо, неловко ей на нейтральной территории встречаться. Привыкла к домашней обстановке. Тут-то мы, будто чужие.

— Чай, кофе будешь?

— Можно, — и плечами пожимает.

— Так что? Чай или кофе?

— Давай кофе.

Когда выглядываю в приемную, чтобы проверить, вернулась ли Алла Дмитриевна, подходит Костя.

Пока ждем кофе, представляю его по всем регалиям, чтобы в дальнейшем не стопориться на этом моменте. Он-то в курсе, кто такая Стародубцева и зачем она здесь.

— Все готово?

— Да, как и договаривались, Андрей Николаевич.

В свое кресло не возвращаюсь. Сажусь ближе к ним. Напротив Таты. Костя сбоку от девчонки, бумаги подсовывает и уже вовсю «семерки плетет[1]».

— Наталья Степановна, у вас с Андреем Николаевичем существует устная договоренность, которую нужно оформить юридически. Я подготовил документы, все ваши права соблюдены. Требуется лишь подпись в трех местах. Здесь… и…

— А что именно тут сказано? — щеки Татки моментально ярко-красным цветом наливаются. Придерживая пальцами уголок договора, не дает Косте пододвинуть его к себе. — Зачем? Все и так нормально.

— Это договор купли-продажи на квартиру в районе Первой речки, — вступаю я.