Саныч тяжело вздохнул.

— Выкладывай.

— Помнишь, лет пятнадцать в Белоруссии было громкое дело? В Гомеле поймали некоего Агафьева — местного молочного королька, он убивал девушек? Жестоко мучил и убивал?

— Не уверен, — последовал осторожный ответ. — Но ты продолжай.

— Продолжаю. Мужика поймали не мы — люди. Был суд, долгий, тяжелый. Полтора года почти длилось только следствие. Сам процесс занял почти столько же.

— И?

— Мужика признали невменяемым и в итоге упекли в психушку.

— Я пока не вижу связи, Ярослав, — пробасил Саныч.

— Не торопи. Он действительно производил впечатление не совсем адекватного. Каждому, кто готов был его слушать, говорил, что убивать и издеваться его заставляла некая… сущность.

— Какая конкретно.

— Агафьев говорил, что это был ангел.

— Бред.

— Согласен. Но есть одно но: бизнесмен во время следствия и во время суда — два разных человека. Было даже подозрение на диссоциативное расстройство идентичности.

— Раздвоение личности, что ли?

— Да.

— Так и говори. Эксперт, мать его.

— Учи матчасть, Саныч, — парировал я.

— Обязательно. Каким боком в этом деле был замешан ты?

— Агафьев не прожил в психушке и двух месяцев. Повесился, по официальной версии. Меня пригласил его юрист, хотел, чтобы я посмотрел записи допросов, изучил заключения комиссии, документы больницы.

— Для чего?

— Чтобы подтвердить или опровергнуть диагноз. До смерти Николая они собирались подавать апелляцию.

— И? Что ты выяснил?

— В нем действительно что-то сидело, но… Он изначально был склонен к жестокости, с детства.

— Мучил котят? — фыркнул Саныч.

— Не только. Дела решал жестко, даже слишком жестко. Его шестерки говорили, что добиваться желаемого Николай всегда предпочитал самостоятельно. После «бесед» с ним мало кто выживал.

— Ладно, дальше.

— А дальше все.

— Погоди, ты говорил, что знаешь, кто причастен, так кто?

— Я думаю, что пятнадцать лет назад и сейчас тварь одна.

— Очень информативно, Волков. Теперь вместо одного социопата мы ищем двоих, один из которых под контролем какой-то неведомой хрени. Ангела, предположительно.

— Скорее демона, но суть ты уловил.

— Демон не может приходить и уходить, когда ему вздумается. Тебе ли не знать? — помимо голоса в динамике теперь появился шум улицы, послышался щелчок зажигалки.

— Назови мне хоть еще одну тварь, которая убивала бы в таких количествах. Агафьев признался в двадцати, но ходили слухи, что жертв было гораздо больше. И это за неполные четыре года. Все чуть ли не растерзаны на клочки.

— А жертвы, что по ним?

— А ни хрена, — дернул плечом, чуть не выронив трубку. — Единственная общая черта — пол. Он убивал только женщин. Никакого характерного временного рисунка тоже не было, насколько я помню. Но надо еще проверить.

— Демон… Ты уверен, что это демон?

— В том-то и дело, что нет. Просто это первое, что приходит на ум. Я понимаю твой скепсис, и…

— Что мне до твоего понимания? Демоны так не действуют. Они не могут, не в состоянии контролировать проявления, как не в состоянии контролировать голод. А ты говорил, что временных рамок не было.

— Не знаю, — я повернулся, глядя на толпу зевак, по-прежнему толкающуюся возле площадки, на два уазика, на ментов и сплюнул под ноги. — Может, он питался не эмоциями страха или боли, может он питался просто энергией, желаниями, душой, еще какой-нибудь хренью.

— Может, может, — пробухтел начальник. — Копай, Яр. Я прослежу, чтобы это дело передали нам. Только скажи, на сколько ты уверен, что оно по нашей части?

— По десятибалльной шкале?

— Да.

— На сто.

— Ладно. Копай, — и отключился.

Я убрал телефон и отправился назад, к месту… К месту выброса тела. Почему здесь?

Тихий район, деревья вокруг площадки, не очень высокие и не очень густые, не достаточно, по крайней мере, для того, чтобы полностью скрыть мужика, тащащего на себе женское тело. Окурки, пустые бутылки из-под пива. Н-да, сочувствую я криминалистам.

Я старательно копался в памяти, пытаясь вспомнить еще хоть что-то по делу Агафьева. Но больше в голову ничего не лезло. Хотя ощущение того, что я забыл что-то важное, упорно не желало меня покидать.

Но в то время я был немного… не в себе. У гада случилось очередное обострение, и в руках тогда я себя держал с огромным, невероятным трудом. Как не натворил дел, удивляюсь до сих пор.

Однозначно надо поднять материалы дела.

В воздухе снова разлился противный вой сирен. Прибыло подкрепление и медэксперты. Все с серьезными, хмурыми лицами, отчаянно строящие из себя профессионалов. Дуб тут же занялся инструктажем ментов. Люди с чемоданчиками направились сразу же к трупу. Я поспешил оказаться рядом с телом.

— Что у нас? Где жертва? — подал голос, видимо, главный. Небольшого роста, упитанный мужичок лет сорока, с только-только начавшей проглядывать лысиной и небольшой криво подстриженной бородой. Он держал в руках потрепанный чемодан и хмуро оглядывал толпу, очевидно понимая предстоящий фронт работ и не особо этому радуясь.

— Я Александр Немаляев, майор, — представился Сашка и посторонился, открывая вид на жертву.

Надо отдать мужичку должное: он лишь слегка скривил уголки губ.

Сашка вводил специалиста в курс дела, я бестолково топтался рядом, желая побыстрее закончить с формальностями и осмотреть труп полностью.

Почти невозможно, но запах безумия все еще витал в воздухе. Насколько же много его в твари, убившей девушку?

Со стороны толпы зевак послышались недовольные возгласы и роптание. Менты медленно, но верно очищали место от посторонних, собирали контакты, записывали и фотографировали.

— А это Ярослав Волков, он консультирующий психолог. Сейчас работает с нами по другому делу, — голос Сашки оторвал от наблюдений.

Я протянул мужику руку.

— Федор Алексеевич Тихонов, — представился эксперт. — Я обычно работаю с ребятами из 245, но ваши сегодня на другом выезде, а дело, как я теперь убедился, срочное.

— Да, — кивнул.

Эксперт надел перчатки и опустился на корточки. Проверил глаза, рот, ладони, сделал несколько фотографий — все как обычно, все как положено. А я почти подпрыгивал на месте от нетерпения. Не знаю почему, но мне казалось очень важным перевернуть пострадавшую. Мне до чесотки и зуда надо было увидеть ее спину. Прямо сейчас. Немедленно.