Добравшись до своего купе, Белла взяла с верхней полки подушку и одеяло и сложила все вместе, чтобы получилась удобная высокая опора. Затем она легла на нижнюю полку и вытянула ноги. Они порой ужасно болели, особенно когда она носила туфли на высоких каблуках.

Когда-то Белла входила в состав специальной команды, выполнявшей сложные миссии по всему земному шару. Однажды она похитила и пытала официальное лицо некой мусульманской страны, подозреваемое в финансировании террористических операций, что оказалось большой ошибкой. Возможно, ее источник неправильно истолковал информацию по причине обычной некомпетентности, или же неверные данные передали ей нарочно — выяснить это так и не удалось. В результате, однако, разразился огромный скандал, и хотя ситуацию в конце концов удалось уладить, пострадали и многие другие люди. Всех участников операции отозвали, и, несмотря на то что она так и не стала достоянием общественности, восемь офицеров специальных войск тайком судили и уволили. Беллу подобрал бывший директор Института, и с тех пор она стала его самым надежным полевым агентом. К сожалению, власти, стоявшие выше директора, приказали Белле шпионить за ним, и она не могла не подчиниться, несмотря на все уважение, которое испытывала к своему боссу. С того момента Мартин Иствуд решил, что хватит дергать за ниточки из темноты, и стал показываться на людях.

Но теперь Белле было любопытно, кому понадобилось убивать агента номер один в Румынии Иона Попа. Вернер держал ее в неведении. Она отчитывалась непосредственно ему, и он не желал посвящать ее в детали текущей миссии. А без них ей было тяжело разобраться в сути этого проекта. Она точно не знала, какие силы столкнулись в этой борьбе, кто кого представляет, а кто ведет двойную игру. С тех пор как Вернер взял на себя ответственность в делах, в которых она принимала участие, на ее долю оставалось немногое. Доступ к информации он открывал ей крайне медленно и только тогда, когда от нее требовались какие-то действия. Она не привыкла так работать. Ей нужно было видеть полную картину операции, если уж необходимо принимать стратегические решения. А с тех пор, как за дело взялся Вернер, это стало невозможно. Казалось, Институт утратил веру в ее способность принимать решения и понизил ее статус до простого исполнителя, что весьма огорчало Беллу. Поэтому она испытала облегчение, когда Вернер не взял трубку и дал ей повод позвонить напрямую Иствуду.

Некоторое время Чарльз рассматривал фотографию в телефоне Кристы, не зная, что и сказать. В конце концов, если бы не те несчастные жертвы, вся эта история была бы весьма комичной. Интересно, с каким психом он имеет дело.

— Кто-то обработал эту фотографию в «Фотошопе». Силуэт не кажется мне похожим на тень: слишком много деталей. Посмотрите на тень — на любую. Таких подробностей вы не увидите. Ничего похожего на этот стальной блеск зубов и когтей.

— Я понимаю, что это кажется вам странным, но уверяю вас, эту фотографию никто не обрабатывал. Мы проверяли ее всеми возможными способами. Я имею в виду и Интерпол, и полицию Лондона. Она действительно была снята телефоном официантки. Скажу честно, мы изъяли телефон и все остальное. Бедная женщина до сих пор находится в состоянии шока. Мы допрашивали ее много дней подряд. Она никоим образом не связана с этим. Все, что она рассказала, правда.

— Значит, существует какое-то другое объяснение, — заявил Чарльз. — На улице был спрятан проектор, например — что-то в этом роде.

Профессор был уверен в том, что нет такого сверхъестественного феномена, который нельзя было бы постичь разумом, он изо всех сил пытался найти логическое объяснение происходящему. Для него ничего сверхъестественного не существовало; была лишь человеческая неспособность выяснить, почему нечто необъяснимое выглядит так, а не иначе. Рано или поздно обнаружится естественная причина. В конце концов, не так давно люди верили, что их ежедневные действия способны накликать гром и молнию, а солнечное затмение воспринимали как кару за грехи.

— Вы собираетесь снова достать бритву Оккама? — В голосе Кристы звучало раздражение. — Думаю, гораздо полезнее попытаться понять, к чему все затевалось. Лично я считаю, что эти вещи взаимосвязаны. Поэтому давайте попытаемся распутать их одну за другой. Вы не хотите наконец поделиться подробностями по поводу второй библии?

Чарльз согласился. Его приятно удивил тот факт, что их мнения совпадали, но это тесное пространство как-то не слишком подходило для долгих историй. В конце концов, они ведь не в Восточном экспрессе. Расположенные друг над другом полки в спальном купе были опущены, и поднять их к стене было нельзя. Им оставалось только сидеть на нижней полке или прислониться к раковине, как сейчас это делала Криста. Он предложил постоять в коридоре или переместиться в вагон-ресторан.

Несколько минут спустя Криста и Чарльз уже шли по вагону, стараясь удержать равновесие в его бешеной тряске. Проехав черепашьим ходом десятки миль, поезд, судя по всему, вышел на ту часть маршрута, где мог двигаться быстрее, и машинист, по всей видимости, решил от души воспользоваться этим.

— Никогда не видел, чтобы поезд так шатало, — с трудом переводя дух, произнес Чарльз, пытаясь устоять на ногах по дороге в ресторан.

Коридоры в поезде были ужасно узкими, и, поскольку им предстояло пересечь одиннадцать вагонов, они постоянно натыкались на людей, которые направлялись в туалет или стояли у окон и курили. Примерно на полпути они столкнулись с очень толстой женщиной. После тщетных попыток обойти ее они вдруг оказались прижатыми к окнам, затем бросили эту безнадежную затею, отступили дальше в вагон и переждали в пустом купе, пока женщина не вернулась в свое, освободив коридор. Криста широко улыбнулась и вздохнула, что показалось Чарльзу весьма соблазнительным. Вот только уже в следующий момент из туалета, застегивая штаны, вышел огромный мужчина и, похоже, не обратив на них внимания, прошел мимо.

Невероятно, но они наконец оказались в ресторане. Все восемь столиков, рассчитанных на четверых, были пусты. Единственный клиент сидел за столиком на двоих, в блаженном состоянии человека, начавшего день с рюмки ликера под кофе. Чарльз поинтересовался, могут ли им выделить столик. Официант посмотрел на часы. На языке его вертелась фраза, что они открываются через полчаса, но затем он осознал, что эта ранняя пташка говорит по-английски, и решил, что незначительное неудобство может принести ему отличные чаевые. Широко раскинув руки, он предложил им устраиваться где угодно.

Чтобы их не подслушивали, они заняли столик побольше, в самом конце вагона-ресторана. Заказав два кофе, Чарльз поинтересовался, можно ли здесь курить. Официант жестом попросил его подождать и направился к центру вагона-ресторана. И только потом Чарльз заметил, что на центральной колонне висят два постера. На одном была изображена зажженная сигарета, на втором — сигарета в черном круге, которую пересекала жирная диагональная линия. По всей видимости, воображаемая граница делила вагон на залы для курящих и некурящих. Смысла в этом было мало. Ничто не отличало одну половину от другой, да и вентиляция все равно отсутствовала, за исключением приоткрытого окна, и было совершенно очевидно, что дым так или иначе будет распространяться по всему вагону. Как бы там ни было, сидели они на половине для некурящих. И уже задавшись вопросом, стоит ли просто подождать с курением или все же попросить Кристу пересесть, Чарльз осознал, что сейчас он наслаждается проявлением румынского гостеприимства. Проделывая замысловатые па в такт подпрыгивающему поезду, официант взял листки бумаги и театральным жестом поменял их местами, а затем заговорщически подмигнул Чарльзу. А поскольку правила есть правила, даже если их иногда можно слегка изменить, официант, недовольно бурча себе под нос, пересадил одинокого клиента в новый зал для курящих.