— Вы что, спятили? — возмутился Сала. — Я не могу оставить здесь машину — они ее совсем приговорят. — Он достал бумажник. — Вот, — сказал он Йемону. — Сгоняй на бензоколонку, позвони торговцу «фиатами» и скажи ему пусть пришлет четыре колеса. Здесь его домашний телефон — скажи, что это для мистера Лоттермана.

Йемон взял карточку и затарахтел прочь по дороге. Несколько минут спустя мы услышали, как он возвращается. Затем мы сидели еще час и ждали аварийную. К моему вящему изумлению, торговец «фиатами» железно выслал четыре колеса. Мы их смонтировали, Сала написал на квитанции фамилию Лоттермана, а потом мы подъехали к отелю «Лонг-Бич» позавтракать. Йемон последовал за нами на мотороллере.

В патио было так людно, что мы обосновались внутри, в закусочной. Повсюду сидели люди, которых я добрых лет десять тщательно избегал: нескладные женщины в трикотажных купальных костюмах, пузатые мужчины с безволосыми ногами, безжизненными взглядами и смущенными смешками — все как один американцы, и все ужасающе одинаковые. «Этих людей, — подумал я, — следовало бы держать дома, в Штатах, — запереть в подвале какого-нибудь „Икс-клуба“ и усмирять эротическими фильмами; если им потребуется отпуск, показать зарубежный видовой фильм; ну а если они по-прежнему будут недовольны, отправить их в пустыню и спустить на них бешеных псов».

Я волком на них смотрел, ожесточенно пытаясь запихнуть в себя гнусный завтрак, который поставила передо мной официантка, — склизкая яичница, жирный бекон и слабый американский кофе.

— Проклятье, — сказал я ей. — Это что угодно, только не «Недикс». А пуэрториканский кофе у вас есть?

Официантка помотала головой. Сала вышел и вернулся с номером «Майами Геральд».

— А мне здесь нравится, — с ухмылкой сказал он. — Мне очень нравится сидеть здесь, смотреть на пляж и думать о всех тех славных делах, которые я мог бы провернуть, будь у меня под рукой «люгер».

Я положил на стол два доллара и встал.

— Ты куда? — поинтересовался Йемон, поднимая взгляд из-за половинки газеты, которой с ним поделился Сала.

— Не знаю, — ответил я. — Наверное, к Сандерсону. Куда угодно — только бы от этого народа подальше.

Сала тоже поднял взгляд.

— Вы с Сандерсоном чертовски славные приятели, — с улыбкой сказал он.

Я слишком сосредоточился на уходе, чтобы обращать на Салу внимание, однако выбравшись на улицу, понял, что смысл его слов был оскорбительным. Я догадывался, что горечь проистекает из того, что сумма его залога оказалась намного больше моей. Черт с ним, подумал я. Сандерсон тут ни при чем.

Через несколько кварталов дальше по улице я зашел в кафе на открытом воздухе выпить пуэрториканского кофе. Там же я за семьдесят центов купил номер «Нью-Йорк Таймс». От газеты мне сильно полегчало. Она напомнила мне про большой знакомый мир, который занимался своим делом за горизонтом. Я заказал еще чашечку кофе, а когда уходил, взял с собой «Таймс», неся ее по улице, как драгоценный свиток мудрости, весомое заверение, что я еще не отрезан от той части мира, которая и впрямь была реальна.

До дома Сандерсона я добирался добрых полчаса, но путь лежал вдоль пляжа, и прогулка вышла замечательная. Сандерсона я обнаружил в саду — растянувшимся на пластиковой лежанке для принятия солнечных ванн. В раздетом виде он казался худощавее.

— Привет дебоширам, — бросил он. — Как тюрьма?

— Жуть, — сказал я.

— Ничего-ничего, — ободрил меня Сандерсон. — В другой раз будет куда хуже. Ты уже будешь известен.

Я уставился на него, раздумывая, что за извращенный юмор он на мне практикует.

Сандерсон приподнялся на локте и закурил сигарету.

— С чего все началось? — поинтересовался он. Я рассказал, стирая тут и там разные маловажные пункты, категорически отрицая все, что мне было известно об официальной версии.

Затем я откинулся на спинку кресла, оглядывая белый пляж, море и пальмы и думая, как же все-таки странно в таком вот местечке всерьез тревожиться о тюрьме. Казалось почти нереальным, что человек может приехать на Карибы и угодить в тюрьму за какой-то дурацкий проступок. Пуэрториканские тюрьмы существовали для пуэрториканцев — а не для американцев, которые все как один носили пестрые галстуки и рубашки на пуговицах.

— Почему твой залог был намного ниже? — спросил Сандерсон. — Что, заваруху эти двое начали?

Опять двадцать пять. Я уже всерьез желал, чтобы меня обвинили в чем-то брутальном — вроде «буйного нападения» или «избиения офицера».

— Черт побери, понятия не имею, — сказал я.

— Тебе повезло, — заметил Сандерсон. — За сопротивление аресту можно год тюрьмы схлопотать.

— Ладно, — начал я, пытаясь сменить тему, — пожалуй, твоя речуга спасла ситуацию. Хотя когда мы им сказали, что работаем в «Ньюс», это их не сильно впечатлило.

Сандерсон закурил еще сигарету.

— Почему же — это кого угодно впечатлит. — Он снова поднял взгляд. — Только не думай, что я лгал, чтобы тебя спасти. «Таймс» подыскивает здесь внештатного корреспондента, и они попросили меня кого-то найти. На сегодня это ты.

Я пожал плечами.

— Годится.

Затем я вошел в дом еще выпить. Когда я был на кухне, то услышал шум подъезжающей машины. Это оказался Сегарра, одетый как какой-нибудь жиголо на итальянской Ривьере. Проходя в дверь, он сдержанно мне кивнул.

— Добрый день, Пол. Что там ночью была за проблема?

— Не помню, — буркнул я, выливая спиртное в раковину. — Пусть тебе Хел расскажет. А мне пора.

Он неодобрительно на меня глянул, затем прошел прямо через дом в сад. Я подошел к двери сказать Сандерсону, что ухожу.

— Загляни завтра ко мне в контору, — сказал он. — Поговорим о твоей новой работе.

Сегарра был явно озадачен. Сандерсон ему улыбнулся.

— Вот, Ник, еще одного из твоих парней похищаю, — пояснил он.

Сегарра нахмурился и сел.

— Замечательно. Бери хоть всех оптом, — отозвался он.

Я вышел и побрел по Калле-Модесто, задумываясь, как бы убить остаток дня. Это всегда становилось проблемой. Воскресенье неизменно бывало выходным, и суббота обычно тоже. Но мне осточертело раскатывать по городу с Салой или торчать у Эла, а больше делать было нечего. Я хотел выбраться дальше по острову, посмотреть на какие-нибудь другие города, но для этого требовалась машина.

Машины мало, подумал я. Требовалась также и квартира. Денек был жаркий, а я устал, и все тело ныло. Я хотел поспать или просто отдохнуть, но деваться было некуда. Я миновал несколько кварталов, легкой походкой прохаживаясь в тени больших и раскидистых деревьев, думая обо всем том, что я мог бы предпринять в Нью-Йорке или Лондоне, проклиная тот извращенный импульс, что привел меня на этот тусклый и потный кусок скалы, и в конце концов остановился у аборигенского бара купить пива. Заплатив за бутылку, я взял ее с собой и стал потягивать пиво на ходу. Я прикидывал, где бы мне поспать. Квартира Салы железно отпадала. Она была жаркой, шумной и гнетущей, как склеп. Быть может, у Йемона, подумал я — но это было далеко, и туда было никак не добраться. Когда я наконец оказался лицом к лицу с тем фактом, что мне ничего не остается, кроме как бродить по улицам, то решил начать подыскивать собственную квартиру — место, где у меня был бы свой холодильник, чтобы готовить выпивку, где я мог бы расслабляться наедине или куда я даже мог бы время от времени приводить девушек. Мысль обзавестись собственной постелью в собственной квартире вдохновила меня так, что я поторопился избавиться от этого дня и перейти к следующему. Тогда я начал поиски.