— Зачем? — осведомился он.

Я недоуменно на него уставился.

— Разве вы не хотите, чтобы вас выпороли?

Он нервно рассмеялся.

— Подождите здесь, — сказал я. — Я только плетку добуду. — Я встал и прошел в комнату отдыха, а когда вернулся, его уже не было.

Никаких девушек в баре не наблюдалось — только дамочки средних лет и лысые мужики в смокингах. Меня трясло. «Боже, — подумал я, — наверное, у меня белая горячка». Я пил в предельном темпе, стараясь совсем напиться. Все больше и больше людей, казалось, смотрели исключительно на меня. Но я не мог говорить. Я чувствовал себя одиноким и беззащитным. И слишком ошалел, чтобы снять номер в отеле. Ехать было некуда, кроме как в грязную, полную тараканов квартиру. Другого дома у меня не имелось.

Там я зажег свет и открыл окна, затем сделал хороший глоток и растянулся на койке, решив почитать журнал со своими заметками. Дул легкий ветерок, но шум с улицы был таким ужасающим, что я бросил всякие попытки читать и выключил свет. Люди все ходили мимо по тротуару, заглядывали в окна — и теперь, когда они не могли меня видеть, я ожидал, что в окно в любой момент могут залезть грабители. Я раскинулся на койке с бутылкой рома на пупке и прикидывал, как мне себя защитить.

Будь у меня «люгер», подумал я, мне бы ничего не стоило продырявить ублюдков. Приподнявшись на локте, я уставил палец в окно и представил себе, какой славный выстрел я мог бы сделать. На улице было как раз достаточно освещения, чтобы выхватить силуэт. Я знал, что все произойдет очень быстро, что у меня не будет выбора: только нажать на спусковой крючок и оглохнуть от жуткого рева, бешеных воплей и скрежета вслед за кошмарным глухим ударом сбитого с подоконника тела о тротуар. Соберется толпа, и мне, вероятно, придется из самозащиты пристрелить еще нескольких. Затем прибудет полиция — и этим все закончится. Меня узнают и, скорее всего, убьют прямо здесь, в квартире.

Боже, подумалось мне, я обречен. Живым мне никогда отсюда не выбраться.

Тут мне показалось, какие-то твари ползут по потолку, а голоса в проулке выкликают меня по имени. Я задрожал и буквально облился потом, а потом впал в тяжелый и путаный бред.

Той ночью склеп Салы окончательно меня добил. На следующее утро я рано встал и отправился в Кондадо искать квартиру. Мне хотелось солнца, чистых простыней и холодильника, где можно держать пиво и апельсиновый сок. Хотелось продуктов в кладовке и книг на полках, хотелось, чтобы я мог время от времени оставаться дома, хотелось ветерка в окно и мирной улицы снаружи, адреса, который звучал бы по-человечески — вместо «для передачи» или «до востребования».

Десятилетнее накопление таких блудных адресов может давить на человека как сглаз. Начинаешь казаться себе Вечным Жидом. Именно так я себя и чувствовал. После одной ночи слишком долгого сна в вонючем гроте, где мне и на минуту оставаться не хотелось, для пребывания в котором не было никакой причины, кроме того что он чужой и дешевый, я решил послать его ко всем чертям. Если там была абсолютная свобода, значит, я досыта ею наелся и отныне намерен был искать что-то менее абсолютное и куда более комфортабельное. Мало того, что я собрался заиметь адрес, я собрался заиметь еще и машину — и если мне следовало заиметь что-то вроде обширных поддерживающих связей, я готов был и их заиметь.

В газете были объявления о сдаче квартир, однако первые несколько штук оказались слишком дороги. Наконец я нашел одну над чьим-то гаражом. Это было именно то, чего мне хотелось, — масса воздуха, большое раскидистое дерево с обилием тени, бамбуковая мебель и новый холодильник.

Женщина запросила сотню, но когда я предложил семьдесят пять, быстро согласилась. На машине перед домом я увидел широкую липкую полоску, где значилось «51», и в ответ на мой вопрос хозяйка рассказала, что они с мужем борются за статус штата для Пуэрто-Рико. Они владеют кафе «Ла-Бомба» в Сан-Хуане. Знаю ли я его? Разумеется, знаю, часто там бываю — несравненная кухня и низкие цены. Я рассказал, что работаю для «Нью-Йорк Таймс» и пробуду в Сан-Хуане около года. Напишу серию статей, направленных на то, чтобы Пуэрто-Рико признали штатом. Но для этого мне потребуется абсолютное уединение.

Мы понимающе друг другу улыбнулись, и я дал ей деньги за месяц вперед. Когда хозяйка попросила еще семьдесят пять в качестве задатка, я сказал, что на следующей неделе получу зарплату и тогда непременно вручу ей требуемую сумму. Она благодарно улыбнулась, и я поспешил уйти, прежде чем она успела еще с чем-то ко мне пристать.

Сознание того, что теперь у меня есть собственный дом, наполнило меня безмерной радостью. Даже если б меня уволили, у меня было достаточно денег в банке, чтобы малость отдохнуть, а при том, что Сандерсон собирался отшелушивать мне по двадцать пять купюр в день, никаких проблем вообще не оставалось.

Я дотопал до Авенида-Эшфорд и сел на автобус до редакции. На полпути туда я вспомнил, что сегодня у меня выходной, но мне хотелось проверить почту, так что все равно приехал. Пока я шел по отделу новостей к почтовым ячейкам, меня окликнул Сала.

— Ну, приятель, — выдохнул он, — тебе бы пораньше здесь оказаться. Лоттерман узнал, что Моберг выписал чек за наш залог, — сперва попытался заколоть его ножницами, а потом гнал, как борзая, аж до самой улицы. — Он кивнул. — Коррида, да и только. Я думал, Мобергу не жить.

— Боже милостивый, — пробормотал я. — А что с чеком? Он по-прежнему в силе?

— Думаю, да, — ответил Сала. — Лоттерман потеряет лицо, если его аннулирует.

Я с сомнением кивнул. Это ломало мой план обзавестись машиной. Я собирался занять у Лоттермана денег, а потом отдавать по десять-пятнадцать долларов в неделю из моего жалованья. Стоя у темной комнаты, я лихорадочно искал какие-то альтернативы, когда Лоттерман вдруг выскочил из кабинета и позвал меня к себе.

— Хочу тебя лицезреть, — рявкнул он. — И тебя, Сала, тоже — нечего там прятаться.

Нарочито его проигнорировав, Сала зашел в темную комнату. Несколько секунд спустя он появился с пачкой сигарет.

— Прятаться, черт возьми! — прохрипел он достаточно громко, чтобы его слышал Лоттерман и все прочие. — В тот день, когда мне придется от такого мудака прятаться, я выброшу полотенце.

Лоттерман сделал вид, что не расслышал. Никогда я не видел его в таком состоянии. Он пытался поддерживать гневный тон, но казался еще более смущенным, чем все остальные, и после нескольких секунд его речуги мне показалось, что он находится на грани чего-то вроде апоплексического удара.

Начал он с восклицаний на предмет того, каким свинством со стороны «чертова психа Йемона» было вовлекать нас в беду.

— И еще Моберг, — простонал он. — Этот псих, этот никчемный алканавт — ведь он у меня ворует. — Лоттерман треснул кулаком по столу. — Это пьяное ничтожество, таракан, а не человек — идет и так запросто кидает меня на двадцать три сотни долларов! — Он уставился на нас. — Можете вы, парни, понять, на что из-за этого сходит мой банковский баланс? Знаете, на что? Есть у вас представление, сколько стоит, чтобы эта газета выходила? — Он снова осел в кресле. — Боже милостивый, ведь я вложил в дело свои сбережения по той простой причине, что верю в журналистику. И вот этот позорный, гнойный таракан идет и пытается одним ударом меня свалить. — Тут Лоттерман приложил руку ко лбу.