Кабал не упомянул тот факт, что интерес ее был довольно официальный и криминологический, и от мисс Бэрроу это не укрылось, поэтому заговорила она как безобидный дилетант.

– Что ж, – неуверенно начала она. – Из того, что я читала о подобных случаях. – Леони неопределенно махнула в сторону окна и обвела рукой каюту, – …такие ситуации не бывают однозначными. Порой записки оставляют, но… в общем, нет правила, по которому предсмертная записка обязательно должна быть. Ну а если ее все же пишут, речь может идти о целых страницах, а может – о нескольких строчках: молочнику порой оставляют более длинные указания. Я понимаю, что герр Майсснер хочет тщательно все обследовать, но я не вижу в ситуации ничего сверх того, чем она кажется на первый взгляд. Что очень печально. Мне нравился месье ДеГарр.

– Как и мне, дорогая, – подал голос Константин. – Думаю, нам всем он был по душе. Но здесь не место юным леди. Позвольте, я сопровожу вас?..

– В этом нет необходимости, полковник, – прервал его Кабал. – Я уже высказал свое мнение и, похоже, продемонстрировал свою некомпетентность в подобных расследованиях. Оставляю это дело капитану, который несомненно справится лучше меня. Доброй ночи, джентльмены. Я к вашим услугам, если понадоблюсь для дачи показаний и тому подобного. – Он быстро кивнул, на что полковник отреагировал, щелкнув каблуками, а капитан рассеянно пожелал им всего хорошего.

По пути в каюту Леони Бэрроу, Кабал всю дорогу внимательно изучал ковер. Он шел, заложив руки за спину, и размышлял. Его спутница с легким изумлением следила за ним.

– Если бы вас сейчас увидели, мгновенно забыли бы о том, что мы на этом корабле влюбленные голубки. Вы провожаете меня до каюты, наедине, но выглядите так, будто у вас резко прихватило живот.

Кабал был совершенно не в настроении для словесных дуэлей.

– ДеГарр пропал и, скорее всего, мертв.

– И?

– Предсмертная записка. Напечатана.

– Да.

– Парочка легких колкостей от юнца, который едва только начал бриться, а ДеГарр вдруг печатает записку, откручивает болт, фиксирующий окно, и бросается в бездну.

– Так.

Следующие несколько шагов Кабал сделал молча.

– И вы в это верите?

– Нет. Конечно, нет. Но для чего вы провернули это все с печатной машинкой?

– Я объяснил капитану. Чтобы сравнить с буквой, напечатанной на этом аппарате.

– Вот еще одна вещь, в которую я совершенно не поверила. И вам стоит быть осторожным, поскольку, мне кажется, капитан на это тоже не купился.

Кабал остановился и посмотрел на нее.

– Что я слышу? – начал он с явным сарказмом в голосе. – Никак вы обеспокоены моей безопасностью?

– Я уже объясняла. – Она зашагала вперед, и спустя мгновение Кабал вынужден был признать поражение в этом небольшом конфликте и последовать за ней. – Я лишь пытаюсь донести до вас, что вам стоит вести себя потише. Если, конечно, не хотите, чтобы вся история всплыла. Так что там с печатной машинкой?

– Машинка. Я вернул каретку на два символа назад и напечатал последнюю букву в записке ДеГарра – «т» в «получат».

– И какой в этом смысл? Вы напечатали ее поверх первой – разве можно сравнить?

– Нет. Я должен был напечатать ее поверх первой «т».

– Но вышло иначе?

– Да. Она оказалась на полмиллиметра правее и чуть выше.

– И что именно это означает? Что записку напечатали, вытащили, а потом снова вставили? Зачем ДеГарру понадобилось так поступать?

– Если это вообще дело рук ДеГарра. А если не его, то зачем это нашему гипотетическому камикадзе?

Они подошли к каюте Леони и остановились возле двери, продолжая беседу на пониженных тонах.

– То есть мы полагаем, что это было убийство, верно? – прошептала мисс Бэрроу. – Я не верю в гипотетических ассасинов-камикадзе – ни с парашютами, ни без них. До тех пор, пока мы не сумеем найти логичное объяснение тому, как убийца выбрался из запертой забаррикадированной каюты, нам придется признавать, что ДеГарр покончил с собой, как бы неверно это ни звучало.

Пока Леони ждала ответа, ей показалось, будто что-то в облике Кабала напоминало животное в клетке. Он был зол и расстроен тем, что перед ним поставили загадку, которая его заинтриговала, но попытка ее разгадать могла привести к тому, что его раскроют, арестуют и казнят. Леони стало его почти жаль. Однако перед ней стоял Иоганн Кабал – человек, который, как она знала из горького опыта, способен на кошмарную жестокость, если сочтет ее необходимой. В то же время он был тем, кто отправил ей письмо и документ столь невероятной освобождающей силы, что ее отец – мужчина, которого нелегко встревожить, – сел и почти целую минуту повторял: «Черт бы меня побрал».

Что бы сейчас ни творилось в голове Кабала, он явно не собирался этим делиться.

– Доброй ночи, мисс Бэрроу, – наконец, сказал он и отправился восвояси, потуже затягивая пояс своего нелепого восточного халата. Леони прищурившись посмотрела ему вслед, покачала головой и отправилась досыпать те несколько часов, что еще остались от ночи.

Кабал же вернулся в свою каюту, плотно закрыл дверь, сбросил отвратительный халат на пол и рухнул на кровать, бормоча что-то о несправедливости мира. Он просто хотел снова заснуть. Он вовсе не желал еще глубже увязнуть в деле о выброшенном из окна ДеГарре. Если ему удастся избежать дальнейших сложностей, он будет просто счастлив. Ну, по крайней мере, счастливее, чем сейчас. Он решительно перевернулся на бок и устроился поудобнее, желая забыть о событиях ночи и провалиться в сон.

Но удалась лишь первая половина плана. Как только он устроился в постели, то обнаружил, что в такой позе вполне комфортно обдумывать детали ночного происшествия – тем самым он прогнал последнюю надежду на сон. Он оказался в той нелепой ситуации, когда здравый рассудок и логика не совсем соотносятся, и жуткий скрежет, который издавали сместившиеся ментальные шестеренки, отвлекал его. Чистая грубая логика подсказывала, что дверь закрыли и забаррикадировали, окно открыли, в каюте негде было спрятаться, и, следовательно, ее пассажир выбросился из окна. Она пересилила дурацкие предположения об убийстве, отметив предсмертную записку и запертую комнату, а затем начала грозно размахивать бритвой Оккама.

Однако здравый смысл – совершенно иной зверь, по крайней мере, в случае Кабала. Он сопоставлял любопытные факты – хорошее настроение ДеГарра за ужином, странную разницу в строчках на записке и… черт побери! Стул! Кабал сел в кровати, усердно размышляя. Зачем ДеГарру вообще понадобилось баррикадировать дверь? Она уже была заперта. Даже если бы ему не удалось тихо открыть окно, к тому моменту, когда подоспел бы член экипажа с универсальным ключом и открыл дверь, ДеГарр успел бы доиграть свою провальную роль Питера Пена и превратиться в неопрятную кучу где-то посреди миркарвианской природы. Тогда зачем? Чтобы предотвратить или хотя бы замедлить попытки выбить дверь? Штену оказалось достаточно одного удара ногой, правда, капитан был крупным мужчиной. Остальным потребовалось бы больше времени, и на это рассчитывал ДеГарр? Это все вполне логично объясняло. Или нет. Чересчур тщательное планирование. Стоит открыть окно, и выбраться наружу – дело одной минуты. Да здравствует бесконечность! Если только он не начал сомневаться в последний момент перед прыжком. Нет, тоже не пойдет. Тогда получается, что он специально отвел время на колебания, то есть ожидал, что в нем зародится неуверенность, – следовательно, он испытывал нерешительность, а стоит ли кончать жизнь самоубийством, в таком случае? Кабал зарычал, выдавая раздражение. Зачем тогда он вообще покончил с собой? Решив совершить самоубийство, люди не составляют запасные планы на случай, если передумают. Вместо того, чтобы логически обосновать, он как идиот блуждал по кругу. Поэтому Кабал решил вернуться к моменту, с которого начал. Почему ДеГарр забаррикадировал дверь? Кабал пытался нащупать новую дорожку, ту, что не изгибалась, вызывая опасения, но, увы, его ждало разочарование.