моего прихода, как праздника. Здесь верят, что я – хороший, добрый волшебник.

– Ты, правда, что ли… подобрел? – баба недоверчиво глянула на него.

По весёлым морщинкам вокруг его улыбчивых глаз она внезапно поняла, что это так.

Дед снова закудахтал, смеясь.

– Ты же знаешь, Василиса, – Студенец встал и направился к шкафу, куда они убрали верхнюю одежду. – Мы, древние боги, настолько долго живем, что уже сами себя изменить не можем. Это только вам, людям, подвластна возможность поверить в себя и стать, какими хотите. А мы уже настолько закостенели в своих божественных функциях, что только вера людей в нас приводит к изменениям.

– Вот почему ты не бываешь в своем тереме зимой, – догадалась Василиса.

– А что мне там делать? Ты сама-то в дом пустила бы?

– Нет. Поленьев бы в печь подкинула, – сказала, помедлив, баба. – Двери бы подперла, еще бы и тулупом сверху завесила, чтобы из щелей не дуло. Ты уж прости, дедушка Студенец, но тебя впустить в дом зимой – верная смерть.

Неожиданно она подумала, что каждый на Руси поступил бы именно так. Приходит зимний бог ко двору, и его никто не приветит – настолько был силён у людей страх перед морозом и вечным покоем. Та рубаха, в которой по преданьям ходил Студенец и была белым саваном. Морозу Ивановичу было от чего озлобиться.

Дед кивнул, открыл дверцу шкафа. Василиса заметила, что верхней одежды внутри почему-то не было. На дне лежал лишь пустой красный мешок. Студенец сунул внутрь него руку и достал оттуда одеяло, подушку и простыню. Как они там уместились, баба не поняла.

Хозяин дошёл до дивана, положил вещи рядом с Василисой:

– Вот тебе постель. Устраивайся прямо тут.

Она принялась расстилать. Постель была новой, чистой и пахла накрахмаленной, свежей тканью. Василиса уткнулась в подушку носом, вдыхая незнакомый запах ни разу не использованного белья.

Глядя, как она хлопочет, старик сказал задумчиво:

– Домой заглядываю редко. Живу здесь, в этом Мире. Тут чувствую себя нужным. Волшебные силы проявляются у меня лишь раз в году, в новогоднее время. На том и ладно… Зато – любят меня… А когда любят, и жить хочется.

Василиса села на край постели, вспомнила, как вытолкал её Иван за двери в Доме детского творчества и тяжело вздохнула.

– Уразуметь все непросто, Дедушка Студенец. Только скажи мне… Ты говоришь, что Кощей окаянный… тоже теперь хороший? Это что же получается? Затащил меня в Лес дремучий, заклятье наложил… И всё равно – хороший? Он Ивана моего сгубил, голову ему задурил, а сам тут… отплясывает. Изменился, стал добрым? – в её голосе зазвенел настоящий, давно сдерживаемый гнев, а васильковые глаза стали темными, как грозовая туча перед ударом молнии.

Студенец развёл руками.

– Тут, соседушка, сам не понимаю, – Мороз Иванович сел в кресло, подался к ней навстречу и убежденно сказал: – Пойми… Нечего мне худого сказать о Кощее… Раньше было, он пакостил… А тут вдруг раз… изменился в последний год. Я его в дурном деле и не заподозрил бы…

– Меня Волшебное Зеркало сразиться с ним отправило…

– Нас! – напомнил Найдён, прыгая на застеленную постель и осторожно пробуя лапами мягкость подушки.

Студенец почесал щетинистую бородку, произнес удрученно:

– Что-то тревожно мне стало… Может, я не знаю чего? Ты это… Василиса… ложись сейчас спать. Утро, сама знаешь, вечера мудренее. Это мы, древние, можем без сна и покоя, а вам людям, силы нужны. До утра я постараюсь выяснить, что происходит.

Встреча индийских артистов

В ту ночь все шло наперекосяк. Секретарь господина Бессмертного, который зашёл за букетом цветов для прилетающей из Индии певицы, поскользнулся прямо на пороге магазина, и пришлось его срочно отвезти в больницу. Уже там выяснилось, что ни в какой аэропорт он не поедет – у него перелом, будут накладывать гипс.

– Ох, через пень твою полено! – выдохнул Фёдор, узнав об этом.

– Даже не знаю, может, когда загипсуют, с тобой отправиться?

– Скакать на одной ноге? Нет, вызывай такси и поезжай домой. Я встречу индийцев, цветы передам, в отель увезу. Делов-то!

– Ты английский знаешь? – с надеждой взглянул на него больной.

– Нет. А надо? Я думал, индийцы на индийском говорят. Но индийского я тоже… не знаю.

– В Индии говорят на хинди и английском. Погоди. Дай-ка я мисс Анджели и её продюсеру твою фотографию вышлю и ситуацию объясню, – сказал печальный секретарь. – Надеюсь, они не будут сердиться…

– А чего сердиться? Тоже люди, тоже руки-ноги ломали, наверное… Давай только быстрее, чтобы я не опоздал, – сказал Фёдор, поглядывая на часы.

Он успел в аэропорт за час до посадки самолёта.

Первым делом Фёдор заказал услуги носильщиков, чтобы погрузить на тележки багаж артистов. После этого время у него ещё оставалось.

Чтобы не скучать, тренер зашёл в кафе и заказал чашку чая с лимоном. Он расположился за столиком, достал блокнот, карандаш и, по привычке, сел рисовать.

Несколько штрихов, и под грифелем появился овал лица той странной женщины, которая сорвала Марусе спектакль. Фёдор сам не понимал, почему сейчас, чтобы сократить время ожидания, он изображал незнакомку. Но ему эта работа доставляла удовольствие. Он рисовал её такой, какой запомнил – всклокоченной, чумазой, в платке набекрень, в распахнутом тулупе, под которой был виден ворот вышитой рубахи. Портрет получался точным и характерным – настоящая русская ведьма.

Тренер так увлёкся, что чуть не пропустил объявление о посадке самолёта из Дели. Перед тем, как встать, он спешно глянул на фотографию, которую прислал ему на мобильник секретарь. Надо было запомнить певицу в лицо, чтобы не пропустить её в толпе выходящих из самолёта пассажиров. Разглядывая красотку, Фёдор понял, что Константин Степанович не солгал – девушку со столь броской внешностью трудно будет не заметить.

Мужчина поднялся, подхватил в одну руку блокнот и карандаш, а в другую – огромный, шикарный букет.

Фёдор не торопился. Он понимал, что слишком быстро индийцы не появятся. Пока они выйдут из самолета, пока получат свой багаж, пройдет некоторое время. Поэтому, уже стоя недалеко от выхода из «Зоны прилета», открыв блокнот, тренер делал последние штрихи к портрету. Мужик периодически поглядывал на раскрывающиеся двери, из которых выходили первые пассажиры с прилетевшего рейса. Артистов всё не было.

Фёдор уже начал немного волноваться, но тут в окружении шумной стаи смуглых мужчин показалась высокая, эффектная девушка лет двадцати пяти с копной волнистых, стриженных чуть ниже линии плеч волос. Из под локонов порой мерцали маленькие капельки бриллиантовых серёжек. Тон её кожи был значительно светлее,