Солянками в городе называли места, где можно было купить кокаин и другие наркотики на выбор, например морфий. Никто не знал, откуда пошло это странное слово, с чьей легкой руки, но очень скоро оно прочно вошло в обиход и стало понятно даже тем, у кого раньше вызывало усмешки.

Одессу наводнили наркотики. Кокаин и морфий можно было купить с такой же легкостью, как зубной порошок. Им торговали в парикмахерских и продуктовых лавках, в мебельных мастерских и универсальных магазинах, в кафе и вокзальных кассах. Что же касается модных заведений в центре города, так любимых предприимчивыми делягами новой экономической политики, то не было ни одного кафе, ресторана или кабаре, где наркотики не продавались бы открыто.

Казалось, их употребляли все. Нюхать кокаин не считалось больше зазорным. Даже Туча стал время от времени баловаться им. Изредка остатки белого порошка Таня находила у Мишки. И только она, наверное, была единственным в Одессе человеком из криминального мира, который никогда не нюхал белый порошок. Кокаин вызывал у Тани стойкое отвращение. Наверное, потому, что был похож на сно­творное, которое она привыкла использовать в своих делах с давних времен. А это снотворное вызывало у нее ужас.

Белый порошок наводнил город, и очень скоро в криминальном мире уяснили, что торговля кокаином гораздо выгодней любого налета. В Одессу наркотики попадали двумя способами – по суше и по морю.

Морем их перевозили контрабандисты, получая кокаин с турецких судов, стоящих далеко на рейде от бухты, в открытом море. По суше их везли из соседней Румынии. Сухопутные границы охранялись слабо. А потому никто не контролировал и не проверял многочисленные караваны, постоянно снующие из окрестных деревень. Тем более, что маленькую порцию наркотиков, особенно кокаина, можно было спрятать где угодно.

Наркотиками баловались не только бандиты. Для многих высокопоставленных красных комиссаров они были привычным делом, поневоле приводя к тесному контакту одних с другими.

Солянками называли также склады, где собирались партии товара, полученные контрабандой. После обработки и сортировки кокаин фасовался и отправлялся по точкам продажи. И вот от Тучи Таня уже слышала о том, что большое количество солянок в городе стал контролировать Паук, вступая в смертельный бой с главарями тех районов, где были расположены необходимые ему точки.

Только теперь Таня стала понимать, что Зайдер пытается втянуть ее в такую игру, в которой и сам не понимает ни смысла, ни значения.

– Мне нет дел до Паука, – она пожала плечами, – и мелкие мои дела до солянок – как до неба. Того, что ты сказал, я не хочу и боюсь. К тому же я просто не понимаю, как могу тебе помочь и почему ты пришел с этим ко мне!

– Все просто, – Майорчик смотрел на нее в упор, – возьми Паука. Он не знает тебя в лицо. У тебя опыт. Тебе просто сделать. Сделай с ним то, что ты делаешь со всеми остальными мужчинами. Заведи его в ловушку. Дальше моя забота.

– А что я буду с этого иметь?

– Деньги. Много денег. Разве не ради них ты вернулась?

– Гладко строчишь… А если Паук со мной не по­йдет? Вот если просто не захочет?

– Глупости! Ты красивая. Да кто с тобой не по­йдет? А Паук тебя и в глаза не видел! Он ведь на стреме. Знаешь, как стережется? К нему за версту никто не подойди! Вокруг кодло с пушками да перьями. Чуть что – они тебя в решето. А бабы кто стережется? Наверняка по бабам он ходит. И в постель с бабой кодло он свое не возьмет! – В глазах Зайдера появилось умоляющее выражение: – Ну чего тебе стоит? Ты ж швицеров задохлых бомбишь за пару монет! А тут такой золотой гусь! Да ни в жисть ворота!

– Что потом? – Таня не первый день была в этом мире, и от предложения Зайдера ей становилось все хуже и хуже. – Ты замочишь его, так? А вину на меня свалишь?

– Ну почему на тебя, – Зайдер отвел глаза в сторону, – на другую найди за кого можно… Под любую другую бабу загримируйся.. Делов-то…

– Нет, – Таня смотрела на него в упор, – не сделаю я это, Зайдер. Ничего у тебя со мной не выйдет. И тебе не советую. Возвращайся лучше в свою Умань. Я в такие игры больше не играю. Это не старого фраера усыпить. Тут без головы остаться просто. А у меня дочь.

– Вот ради дочери и подумай! Что ты дашь ей потом?

– Зайдер, я не знаю, что ты задумал, но врешь ты мне нагло. Лапшу на уши вешаешь. Всего ведь не говоришь! Хочешь жар загрести чужими руками. Признайся – ведь к солянкам Паука и Котовский руку приложил? Одним махом двух зайцев замочить хочешь?

Но Зайдер не успел ответить. А Таня, даже если бы очень хотела, все равно не расслышала бы его ответ. Стекла в окнах вдруг вылетели, словно взорвались со страшным звуком. Грохот, звон разбитого стекла – все это взорвалось, вдруг заполнило воздух какофонией адского шума. Но страшно было не это. А то, что в окна полетели камни. С ужасом Таня разглядела над одним из камней дым. Зайдер среагировал мгновенно.

– Бежать! – Изо всех сил он подтолкнул Таню к выходу из комнаты. В коридоре уже была плачущая Ида с Наташей на руках и с вцепившейся в ее юбку Маришкой.

– Быстрей! – Майорчик выхватил из ее рук ребенка, подтолкнул к выходу вторую девчушку и молниеносно выскочил из квартиры. Вслед за ним и Таня с Идой оказались на лестничной площадке. И вовремя.

Взрыв был такой силы, что с петель сорвало входную дверь. А огненные сполохи пламени уже вовсю охватили комнаты квартиры.

Ида кричала и плакала. Дети вопили. Из всех дверей повыскакивали люди. Начался всеобщий крик, шум. Зайдер вывел женщин на улицу.

– Бомбу с крыши бросили, – он растерянно смотрел на застывшее, помертвевшее лицо Тани, – и не говори, что это я.

– Уходим. Быстро, – она молниеносно приняла решение, – будем в другой квартире. Завтра свяжусь с Тучей. Он решит.

Каким-то чудом Тане удалось оставить за собой квартиру в Каретном переулке. Она оплачивала ее все эти месяцы, не собираясь отказываться от жилища, где было собрано столько драгоценных ее сердцу воспоминаний. И вот теперь судьба снова вела ее туда.

Там хранились даже некоторые ее вещи. Найдя запасной ключ под плинтусом возле входной двери, который она всегда хранила там, Таня завела Иду и детей в квартиру. Дорогу Зайдеру преградила в дверях.

– Уходи, Майорчик, – лицо ее было мрачным, а глаза горели страшным огнем, – уходи. Оставь меня в покое! И без тебя…

Она не договорила. Зайдер и так понял. Развернувшись, он быстро заспешил вниз по лестнице.

Голодные бунты, голод 1924–1925 годов. Предостережение Мишки Няги. Пожар в Оперном театре. Предписание редактору Сосновскому

Трупы закопали во рву, за пролеском, там, где заканчивалось заброшенное поле и начинался разбитый тракт. Рытвины, ухабы, воронки делали непроездной старую дорогу. Всего несколько лет назад здесь бушевали бои гражданской войны. Взрывались снаряды, гибли кони и люди. Бои закончились, но дорогу никто не стал восстанавливать. Местные могли обойтись и так.