Он подвинул к ней поближе одну из вазочек.

— Ну же… Ну нет, не так, кто так пробует? А посмаковать, почувствовать, как первоначальная кислинка раскрывается во рту терпкой сладостью… Еще раз, вот так… Ммм… Готов смотреть на это бесконечно! Только не хватает чего-то… Дичь? Да, пожалуй. Возьмите вот этот кусочек… Берите-берите, я все равно столько не съем, а теперь на него соус… — Мэб глазом моргнуть не успела, как напробовалась всего, что было на столе, а Аодхан с умилением любящей бабушки все подкладывал и подкладывал ей новые кусочки.

— Не думала, что вы такой гурман, — произнесла девушка, когда наелась. И, вспомнив со светлой грустью Ками, вдруг спросила: — А, может вы еще и петь умеете?

— Петь? — удивился тот. — Умею, даже люблю. Но, Мэбхн, к чему вам такие испытания? Если только вам не вздумалось переполошить всех эльнов в таверне. Окружающие почему-то совершенно не поддерживают меня на этом поприще.

— Нет-нет, тогда не надо, — улыбнулась Мэб— Просто… служил у меня парнишка с юга…

И она, неожиданно для самой себя начала рассказывать… про Ками, про его песни, про службу, про задание, как погиб юданин и еще один мальчишка из десятки… Аодхан внимательно слушал, положив подбородок на скрещенные пальцы, и ничего не говорил, только кивал или головой покачивал понимающе. А слова давались все легче и легче. Сначала она почти на каждом спотыкалась, а потом воспоминания сами собой стали складываться в рассказ, и он все длился и длился. Она сама удивлялась, как многое, оказывается, помнит…

Вечер в лагере. Они грязные, израненные, вымотанные до предела после очередной схватки с тварями. Дотащились еле-еле. Надо бы поесть, но даже руку поднять сил нет. И тут Ками запевает что-то тягучее: о долинах, где растут виноград и сладколист, о зеленых рощах и синих девичьих глазах… И, вроде бы, ерунда, но все замирают и слушают, и глубоко внутри что-то отзывается, дрожит — и усталость понемногу отступает… Или вот еще… Ручей, небольшой совсем, но вода в нем прозрачнее стекла и сладкая. Она зачерпывает ее полной горстью, плещет в лицо, отфыркиваясь, и пьет, пока зубы не заломит. Утреннее солнце отражается в ручье, танцует на дне его солнечными зайчиками, греет нос и щеки. Меньше чем через час случится прорыв, и не все из ее десятки вернутся обратно. Но она этого не знает и… счастлива..? Да, пожалуй.

Когда слова закончились, Мэб пришла в себя и какое-то время просто смотрела перед собой, пытаясь понять, что делать дальше. Разболталась, проявила непростительную слабость, осталось только разреветься как… бабе какой-то. Поднимать глаза на свидетеля своего позора было страшновато. Больше всего она боялась увидеть на его лице выражение скуки или жалости. И то, и другое было бы невыносимо, и второе даже хуже. Но южанин, призадумавшись, смотрел куда-то в сторону, словно рассказы Мэб будили в нем его собственные воспоминания.

— Память, Мэбхн, и благословение наше, и наказание… — Сказал он наконец, когда девушка успокоилась и перевела дух. И безмятежно посмотрел на нее. — Я помню эту песню. У меня с ней тоже много связано.

Они снова помолчали, думая каждый о своем. О чем размышляет Ибдхард, Мэб не взялась бы даже предполагать, а она… она думала о том, что неплохо бы снова перекусить. Вот тот паштет был очень даже ничего и соус из кислых слив… и пряный мясной рулет с медовыми орешками… Очень странное сочетание, но ей понравилось. И вон та овощная запеканка. Содержимое ее тарелки быстро прирастало.

— Ой, как я люблю, когда у девушек хороший аппетит! — исследователь, оказывается, уже полностью пришел в себя и с удовольствием следил за ее действиями. — Не то, что некоторые жеманницы. Знавал я одну даму, так она всегда на приемах склевывала одну- две ягодки и картинно так ручкой взмахивала: «Ах, все, я так наелась!». Считала, что это очень женственно. Ага… Если не принимать во внимание, что каждый раз перед приемом дама приказывала подать ей целого гуся с кашей. А так как по приемам скакать она была горазда, то птицы извела порядочно. Ее даже за глаза прозвали «Гусиная смерть». Вот, а не выпендривалась бы, и прозвищем бы сомнительным не обзавелась, и гуси были бы целы… Ну что вы смеетесь, Мэбхн, это очень поучительная история! Или вот еще..

Болтовня южанина забавляла и успокаивала. Очень скоро Мэб перестала ощущать даже тень неловкости, и остаток вечера прошел довольно уютно. Проводив гостя столицы до проходной Академии, чтобы не заплутал ненароком, она с удовольствием устроила себе долгую прогулку по городу. И ей было о чем поразмышлять и подумать.

На следующее утро, аккурат по расписанию, она снова стояла на пороге флигеля и стучала дверным молоточком. На этот раз она внутренне была готова увидеть и пучеглазое чудище, и взъерошенного исследователя, раздраженного тем, что его отвлекают от работы, и его восторженно окающую версию. Но Ибдхард снова ее удивил. Дверь открыл молча, выглядел непривычно собранным, даже серьезным. Если бы не потеплевший взгляд и вежливое «я рад вас видеть, Мэбхн», она могла бы подумать, что он основательно обиделся.

— Ответственная встреча? — решилась она, наконец, на вопрос, когда они шли к ожидавшей их магповозке, хотя обычно предпочитала не встревать в те дела, которые ее не касались. Но уж больно нетипично вел себя южанин.

— А? Что? Встреча? — вынырнул он из потока своих мыслей. — Можно и так сказать. Хотя, не думаю, что она кардинально что-то изменит. Но вы правы, Мэбхн, нечего так дергаться. Видите, я когда нервничаю, превращаюсь в соляной столб с глазками: совершенно ничего не замечаю вокруг. И вообще-то, — он скривил губы в подобии улыбки, — терпеть не могу, когда кто-то ко мне лезет. Но вам можно. Вы меня совершенно не раздражаете.

— Я весьма польщена, — Мэб едва сдержала смешок.

Аодхан остановился как вкопанный.

— Ой, болван! — спокойно произнес он, глядя куда-то вверх и повернулся к девушке. — Вы сами видите, красноречие — явно не мой конек. И, можете мне не верить, — это действительно был комплимент.

А Мэб взяла и поверила. Все эти слова, которыми обычно кавалеры дам одаривают: про прекрасные глазки и умопомрачительные губки — все чушь полная, шелуха… Насмотрелась она, как парни вот такими словечками уши заливают местным дурочкам, а потом друзьям по вечерам совсем в других выражениях этих девчонок расписывают… А вот такое — чтобы не бесить, когда все бесит — это по-настоящему.

— Вы мне тоже не сильно надоедаете, — призналась она, слегка фыркнув.

И он