отражаются некоторые черты целого. Насколько мала вероятность того, что человеческий ум сможет полностью объяснить себя (Hayek, 1952: 8.66–8.86), настолько же она мала и в отношении того, что тот же самый ум объяснит или предскажет результат взаимодействия огромного количества умов.

Вопрос четвертый: весьма существенно, что порядок, возникающий из множества отдельных решений, принятых на основе очень разной информации, нельзя измерить по общепринятой шкале относительной важности различных целей. Это приближает нас к очень важной проблеме – проблеме предельной полезности. Ее мы рассмотрим ниже, в главе 6. Однако все же уместно обсудить в самом общем виде преимущества дифференциации, которая становится возможной при расширенном порядке. Свобода означает в том числе и свободу отличаться от других – иметь собственные цели в сфере своей деятельности; при этом порядок в целом (не только в человеческих делах) предполагает еще и дифференциацию его элементов. Можно было бы представить ее просто как определенное расположение элементов в пространстве или во времени, но такой порядок вряд ли представлял бы интерес, если бы различия ограничивались этим. Порядок нужен не затем, чтобы все оставалось на месте, а затем, чтобы появлялись новые силы, которых иначе не существовало бы. Степень упорядоченности – новые силы, которые порядок создает и предоставляет нам, – больше зависит от разнообразия элементов, чем от их положения во времени или в пространстве.

Примеры можно найти в любой области. Обратите внимание, как генетическая эволюция способствовала уникальному продлению периодов младенчества и детства человека и тем самым – невероятному разнообразию, вследствие чего ускорились культурная эволюция и рост численности вида homo. Хотя биологически обусловленные различия у людей, вероятно, меньше, чем у некоторых одомашненных животных (особенно собак), столь длительный период обучения после рождения дает больше времени, чтобы приспособиться к определенной среде и впитать различные традиции, сложившиеся к моменту их рождения. Разнообразие навыков делает возможным разделение труда, а вместе с ним и расширенный порядок. В значительной степени это разнообразие обуславливается разными традициями и лежащими в их основе различиями в природных талантах и предпочтениях. Более того, традиция в целом несравнимо сложнее того, чем способен управлять любой индивидуальный разум, поэтому она сохраняется, только если существует много разных индивидов, усваивающих ее различные части. Преимущества дифференциации среди индивидов так велики еще и потому, что она помогает большим группам действовать эффективнее.

То есть различия между людьми увеличивают возможности группы, в которой они сотрудничают, и результат превышает сумму индивидуальных усилий. Синергия задействует уникальные таланты, которые остались бы невостребованными, если бы их обладатели были вынуждены добывать себе пропитание в одиночку. Специализация поддерживает и упрощает развитие тех немногих индивидов, чья деятельность позволяет им обеспечить средства к существованию или даже сделать больший вклад в общее дело, чем другие. По знаменитому выражению Вильгельма фон Гумбольдта, которое Стюарт Милль поместил на титульном листе своей книги «О свободе», цивилизация основана на «развитии человека во всем его богатейшем разнообразии».

В такой дифференциации основную роль играют, пожалуй, знания (не отдельного человека и тем более не какого-то управляющего всем высшего разума). Они возникают по ходу экспериментального взаимодействия очень разрозненных, разнородных и даже противоречивых представлений миллионов людей, вовлеченных в процесс коммуникации. Соответственно, повышение уровня интеллекта человека обусловлено не только увеличением знаний отдельных людей, а – в большей степени – процедурами объединения широко рассеянной и самой разной информации, что, в свою очередь, создает порядок и повышает производительность.

Следовательно, развитие многообразия является важной составной частью культурной эволюции; человек в значительной мере ценен для других тем, чем он отличается от них. Чем разнообразнее элементы порядка, тем выше его значение и ценность, а более широкий порядок, в свою очередь, увеличивает ценность разнообразия, и, таким образом, порядок человеческого сотрудничества может развиваться бесконечно. Если бы дела обстояли иначе (например, все люди были бы одинаковы и не старались отличаться друг от друга), то во многом потеряло бы смысл разделение труда (кроме, возможно, разделения по разным местностям), мало пользы приносила бы координация и перспектива создания обширного и мощного порядка отодвинулась бы очень далеко.

Таким образом, людям нужно было стать разными, прежде чем начать добровольно объединяться в сложные структуры сотрудничества. Причем итогом их объединения должна была стать не просто сумма, а структура, в каком-то смысле аналогичная организму, хотя с важными отличиями от него.

Вопрос пятый: откуда же тогда (учитывая все разногласия и возражения) берется требование ограничить человеческую деятельность сознательным преследованием известных и очевидных полезных целей. Отчасти это пережиток инстинктивной и осторожной микроэтики небольшой группы, в которой все ее члены стремились к общей цели – удовлетворению видимых потребностей лично известных соплеменников (этика солидарности и альтруизма). Ранее я утверждал, что в рамках расширенного порядка солидарность и альтруизм могут присутствовать лишь в незначительной степени в некоторых подгруппах и что ограничение подобной этикой поведения группы в целом будет работать против координации усилий ее членов. Когда основная часть производственной деятельности членов группы выходит за пределы индивидуального восприятия, побуждение следовать врожденному инстинкту альтруизма фактически становится препятствием для формирования более обширных порядков.

В целях воспитания поведения, приносящего пользу другим, все системы морали, конечно, одобряют альтруизм; но вопрос в том, как добиться таких устремлений. Благие намерения? Все мы знаем, куда ведет вымощенная ими дорога. Для расширенного порядка недостаточно (и даже несовместимо с ним), чтобы в своем поведении люди руководствовались исключительно благополучием других. Моральные нормы в условиях рынка и в самом деле побуждают нас приносить пользу другим – вынуждая нас действовать таким образом, а вовсе не в соответствии с нашими намерениями; тем не менее эффект именно таков. Расширенный порядок делает наши усилия альтруистическими по своим последствиям, потому что преодолевает недостаток индивидуальных знаний (и благодаря этому мы приспосабливаемся к неизвестному, как обсуждалось выше), а это невозможно сделать, руководствуясь только благими намерениями.

В порядке, использующем преимущества более высокой производительности (возникающей вследствие широкого разделения труда), человек уже не может знать, чьим потребностям служат или должны служить его действия или какими будут их последствия для неизвестных людей, которые потребляют продукты его труда или продукты, производству которых он способствует. Таким образом, он не может направлять свою производственную деятельность, руководствуясь исключительно альтруизмом. Можно продолжать называть его усилия альтруистическими в том смысле, что в итоге они приносят пользу другим, однако он делает это не потому, что ставит себе целью или намеревается служить конкретным потребностям других, а потому, что соблюдает абстрактные правила. В таком новом смысле наш «альтруизм» сильно отличается от альтруизма инстинктивного. Хорошим или плохим действие будет считаться в зависимости не