– Лукас? – Тихий, чуть хрипловатый со сна голос.

Dios, эти глаза, в которых светилась непонятная смесь надежды и чего-то мягкого и теплого.

– Полежишь со мной?

Но он лишь покачал головой:

– Мне нужно принять душ и одеться. – Что угодно, лишь бы оказаться подальше от нее.

– Хорошо. – Она закусила нижнюю губу. – Я тут подумала…

– Зря.

Она улыбнулась:

– Я серьезно, может, когда я вернусь в Лондон, ты…

Закрыв глаза, Лукас постарался не оглохнуть от грохота бьющейся в ушах крови.

Он ошибся. Неправильно оценил ситуацию, и, как ни прискорбно это осознавать, уже не в первый раз, с тех пор как в его жизнь ворвалась эта женщина.

Вчера она пришла к нему за сексом, и он, не удержавшись, поддался эгоистичному желанию, а теперь… Да и какой к черту Лондон?! Она обязана занять полагающееся ей место во дворце.

Он не слышал ни одного ее слова, но так даже лучше. А стоило ее губам перестать двигаться, как она снова уставилась на него умоляющим взглядом.

Dios, неужели она начала влюбляться?

Лукас взъерошил волосы:

– Клаудиа, тебе уже давно пора принять правду. Между нами возможны лишь огонь и взрывная страсть. И ничего больше. Как мы и договаривались. – Ему нечего предложить, кроме тьмы и отчаяния, а вся его жизнь сводится к одной лишь работе. Клаудиа же заслуживает гораздо большего. Она заслуживает шанса найти свою истинную любовь.

– Я знаю. Просто подумала, если ты когда-нибудь окажешься в Лондоне, мы можем поужинать или еще что-нибудь в этом духе. Ну… то есть почему бы и нет?

Отличный вопрос. И ответ на него сжимает и скручивает его нутро. Но стоит ей только уйти из его жизни, и все вернется в норму.

У него нет выбора. Он обязан сообщить ей всю правду, раз и навсегда раздавив воспрявшие в ее душе ростки чувств.

Но не успел он еще ничего сказать, как она каким-то непостижимым образом уловила его состояние и резко села, прижав к груди простыню, а в прекрасных глазах вспыхнули разочарование и унижение, словно она только сейчас поняла, какому человеку отдалась в порыве страсти.

– Вчера ты спросила, кого она мне напоминает. – Он дернул подбородком в сторону картины. – Правильнее спросить, о чем она мне напоминает? Скажи, что ты видишь?

Клаудиа быстро перевела взгляд с Лукаса на полотно и обратно.

– Боль. Ей больно, и она пытается что-то защитить. И когда ты на нее смотришь, я вижу твою боль.

Хватит.

– Они совсем не похожи, но, когда я ее увидел, сразу понял, что она должна стать моей. Чтобы я всегда помнил, каков я на самом деле. Что я в ответе за ее смерть.

Подтянув колени к груди, Клаудиа натянула простыню до самого подбородка.

– Ты каждую секунду борешься, чтобы уменьшить чужую боль, а я лишь причиняю боль. – Видя, как потухают янтарные глаза, Лукас изо всех сил стиснул кулаки. – Вот теперь, похоже, ты насторожилась.

Лукас глубоко вдохнул. Вот и все. Теперь она в любую секунду уйдет и займет полагающееся ей по праву место. Чтобы никогда уже к нему не вернуться.

✽ ✽ ✽

Сжавшись под исходившей от него сильнейшей эмоциональной волны, Клаудиа смотрела, как Лукас расхаживает по комнате. Его боль била по ней не хуже удара кулака.

– Она напоминает о том, что до конца жизни мне придется расплачиваться за убийство матери.

Клаудиа лишь удивленно моргнула:

– Что? Нет, не может этого быть. Не верю.

– Я должен был ее защищать, но подвел. И я в ответе за ее жестокую, мучительную смерть.

Клаудиа буквально чувствовала, как кто-то недрогнувшей рукой вырывает у нее из груди сердце.

– Твою маму… – Она не смогла договорить ужасные слова.

– Убили. Пока я работал. У нас не было ни денег, ни еды. Чертова бедность. Он пришел за ней, когда я должен был быть дома и защищать ее. Оберегать. Dios, я же знал, на что он способен.

Лукас сжал кулаки:

– Я всегда возвращался к ночи, но в тот день я был беззаботен и опоздал на поезд. Пришлось идти пешком, и я вернулся слишком поздно. Она была уже избита и изувечена, но еще дышала, а я окаменел и застыл столбом. Не сделал ничего, чтобы его остановить.

Остальное можно было легко представить. Даже слишком легко. И сколько же страха ему пришлось натерпеться – за мать, за себя…

– Струсил, – едва слышно выдохнул Лукас.

Бог ты мой! Клаудиа чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Не смей так говорить. Ты рассказывал, что, когда она умерла, ты был еще совсем юн.

– Верно. Мне было четырнадцать. Но я уже был мужчиной.

– Нет, Лукас, – возразила она, не обращая внимания на разрывавшееся пополам сердце. – Ты был лишь мальчиком, которому еще только предстояло возмужать.

В таком уязвимом возрасте лишиться матери, да еще таким ужасным способом…

– Не надо меня жалеть. Я этого не заслуживаю.

Кивнув, Клаудиа мгновенно поняла, что должна быть сильной. Потому что ему сейчас нужна именно сильная женщина. Да и кому, как не ей, знать, как больно ранит непрошеная жалость?

– Расскажи мне все до конца. Про твою маму. Пожалуйста. – Больше всего ей сейчас хотелось крепко его обнять, но она отлично понимала, что этого мало. – Ты знал убившего ее человека?

– Разумеется. Это был мой отец.

– Неужели он… Бил и тебя? – Против воли перед ее мысленным взглядом проносились ужасные картинки.

Лукас невесело усмехнулся:

– Да, Клаудиа, мой отец был отвратительным человеком. Он все деньги спускал на шлюх, азартные игры и алкоголь, а потом впадал в ярость и жестоко избивал маму, а она прямо у меня на глазах часами истекала кровью.

Клаудиа закусила губу, осознав, что каждая его секунда наполнена этими жуткими воспоминаниями. А она-то еще устраивала сцены, считая, что у нее было сложное детство. Да по сравнению с ним она только и делала, что купалась в розовых лепестках.

– Лукас, мне так жаль…

Он сел и закрыл лицо руками:

– Когда я наконец-то сумел ей помочь и отвезти ее в больницу, было уже слишком поздно. И я мог лишь сидеть и смотреть, как она медленно умирает. Я же был совершенно беспомощен. – Он уставился на свои ладони, словно вновь оказался в той комнате. – Кровь текла по моим пальцам, превращаясь в лужицы на полу. Это были самые длинные шесть часов моей жизни.

Завернувшись в простыню, Клаудиа встала и шагнула к Лукасу:

– Можно я тебя обниму? Пожалуйста.

– Нет! – Резко выпрямившись, он выставил перед собой руки. – Держись от меня подальше. Не представляю, на что я сейчас способен.